Другой современный историк, В.В. Дегоев, живописует быт горцев в несколько смягченном тоне: «Русские и иностранные авторы /…/ отмечали весьма продуктивное, хотя и трудоемкое земледелие, широкое распространение скотоводства и очень высокий уровень некоторых ремесел. При этом подчеркивалось, что горцы обрабатывали землю ровно с такой степенью усердия, которой оказывалось достаточно для удовлетворения их неприхотливых нужд. Продовольственным подспорьем служили им богатые дары леса. В долинах и на склонах гор, вплоть до снежной кромки, произрастали разнообразные злаки, от тропических до морозоустойчивых видов, водилось много дичи. Было развито садоводство, виноградарство и шелководство. /…/

Орудия труда у горцев — такие же примитивные, как «те, что использовались Приамом и его троянцами». /…/

Особое внимание обращает на себя восхитительное мастерство дагестанских ремесленников, в частности оружейников и производителей седел и конской упряжи. /…/ Эти предметы, в жизни горца ничем не заменимые, имели для него не только сугубо практический, но еще и культовый смысл. На оружие и экипировку коня он не жалел ни сил, ни денег. Были довольно развиты и ремесла, связанные с изготовлением ковров, бурок, тканей, домашней мебели и различной утвари.

Недостаток соли, металлов, мануфактурных изделий, восполнялся торговлей, которая велась армянскими купцами. Горцы платили сырьем — кожей, мехами, древесиной, воском, медом, орехами, салом, зерном, табаком». [154]

Заметим, что для выполнения торговых функций купцы должны были иметь определенные гарантии безопасности собственной деятельности и возможности перемещений между враждебными племенами — и такие порядки действительно вошли в обычаи горцев, отражаясь в неписанных, но строго соблюдаемых законах гостеприимства. Отметим ради исторической справедливости и то, что многочисленные рабы и в особенности рабыни, заполнявшие турецкие и персидские гаремы, никоим образом не могли бы попадать туда без посреднической деятельности армянских христианских торговцев.

Дегоев продолжает: «Горские общины, в большинстве своем, не знали ни имущественного расслоения, ни классов. Правда, отдельные горцы имели большие стада мелкого и крупного рогатого скота, насчитывавшие сотни, а иногда даже тысячи голов. Но это вовсе не означало, что они составляли привилегированный слой общества или играли в нем ведущую роль. /…/ Высокий общественный статус давала человеку ответственная, общественно значимая функция, право на отправление которой он должен был заслужить делами.

/…/ «несколько небольших племен татарского [155] происхождения» жили под властью ханов, эксплуатация уже существовала. Там знать использовала на земледельческих работах труд рабов и пленных, удел которых, впрочем, «не тяжел»: они получали половину урожая и пользовались теми же благами жизни, что и свободные.

/…/ в целом дагестанские и чеченские общества можно было с полным основанием назвать «свободными братствами», «похожими на описанных Тацитом германцев». Власть ханов над горскими общинниками имела во многом номинальный характер. Он мог лишь просить их о чем-то, но никак не требовать. Податей, как таковых, они не платили. /…/ Больше прав имел хан в качестве военного организатора и предводителя в случае столкновения с внешним врагом. /…/

Русские и иностранные авторы указывали на полное отсутствие этнического единства среди горцев Северо-Восточного Кавказа, на неисчислимое количество разъединенных природой общин, дорожащих своей обособленностью, раздираемых бесконечной враждой и междоусобицами, объятых жаждой грабежа [156] . Даже при возникновении общей опасности извне племена Дагестана и Чечни никогда не объединялись в мощный надплеменной оборонительный союз. Этому препятствовали вековые взаимные счеты или попросту незнание того, что происходило у соседей. Одна община смотрела на бедствия другой в лучшем случае с безразличием, в худшем — с намерением воспользоваться ими в собственных корыстных интересах. Такой же дух раскола царил и в отношениях между ханами». [157]

Сдержанно и сквозь зубы выступает третий автор, современный описываемым событиям, русский военный профессионал Д.А. Милютин — военный министр России в 1861–1881 годах, с 1839 года воевавший против кавказских горцев: «Какой-нибудь известный в народе вожак собирает первоначально несколько надежных приверженцев своих, чрез посредство которых созывает на сборный пункт всех удальцов, желающих принять участие в предприятии. /…/ Сборище таким образом быстро растет и готовится по возможности скрыто, в глубокой тайне. /…/ остается загадкою куда и каким путем направится сборище. Не ведают того и сами участники предпринимаемого набега; это тайна вожака, который высматривает пути, собирает сведения о расположении наших войск и бдительности казачьих постов. Но раз решена вожаком цель и выбран путь, мгновенно скопище стягивается на сборном пункте и устремляется со всевозможною быстротою по намеченному пути. Искусство вожака состоит в том, чтобы исполнить набег совершенно скрыто и нанести удар неожиданно. Для этого приходится обыкновенно сделать с крайнею быстротою дальний пробег, преимущественно глухими дорогами, минуя населенные пункты, так чтобы невидимо подойти к какому-нибудь закрытому месту, где можно приостановиться на короткое время, дать передышку коням, и откуда со свежими силами, разом пронестись к своей цели и нанести удар в удобный для того момент, например в ночную пору или при густом тумане. Самое нападение всегда бывает очень непродолжительно. /…/ Для отступления горцы всегда выбирают другой путь, не тот, по которому налетели; при этом прибегают иногда к хитростям (демонстрация), чтобы ввести в заблуждение наши войска насчет пути отступления. /…/

Набеги хищнические в собственном смысле слова привычны преимущественно туземным племенам закубанским, известным у нас под общим наименованием «черкесов», и затеречным, т. е. чеченским. В этих племенах хищнические набеги составляют любимое занятие, род спорта молодежи, князей и беков (там, где существует аристократический склад), узденей [158] и вообще людей вольных, то есть того класса населения, который проводит всю жизнь в праздности, предоставляя домашние заботы женщинам, а тяжелые работы земледельческому низшему классу «ясырей» и рабам, т. е. пленным. Праздные молодцы скучают дома, чувствуют потребность деятельности, любят рыскать, ищут сильных ощущений, а вместе с тем, не прочь и поживиться добычею на счет гяуров. [159]