Две порции виски, выпитые перед обедом, вино да еще двойной коньяк оказали свое благотворное воздействие, и, шагая обратно к вокзалу, я почти совсем успокоился. Пора было приступать к делу. Около часа я разглядывал девушек, а девушки разглядывали меня. Могли ли они принять меня не за американского солдата, а за кого-нибудь еще – скажем, за студента или продавца, – ведь я был в штатском? Нет, не может быть: меня должна выдавать стрижка. В конце концов я подошел к одной брюнетке, которая до этого уже пару раз мне улыбнулась.

– Guten Abend, [24] – обратился я к ней, готовясь произнести заранее отрепетированную пятиминутную речь.

– Guten Abend, – ответила она. – Kommst du mit? [25] Вот так, «kommst du mit» – и никаких вопросов.

Обращаться, значит, нужно на «ты», причем она сразу берет все в свои руки. Я ожидал, что вблизи эта девица окажется какой-нибудь страхолюдиной, но, странное дело, чем ближе я подходил, тем привлекательнее казалось ее лицо. Правда, оно было покрыто толстым слоем косметики, но даже это придавало ему заманчивость. Конечно же, я пойду с ней, но сперва надо хотя бы ради приличия поинтересоваться ценой, и я спросил:

– Wieviel? [26]

– Ach, Mensch, "uberall kostet's zwanzig.

Так, значит, берут тут все одинаково – двадцатку. Несколько секунд я делал вид, что обдумываю, согласен ли потратить целых пять долларов, потом кивнул и улыбнулся, как я надеялся, достаточно вежливо. Чтобы попасть в пансион, куда она меня привела, нужно было взбираться по лестнице. В холле я нарочно отвернулся от человека, который дал ей ключи, но краем глаза заметил, что он был поглощен чтением газеты. Мы прошли в комнату – не особенно шикарную, но и не совсем убогую. Не успел я закрыть дверь, как девица тут же игриво схватила меня за галстук и сказала:

– Ich heisse Uschi. Wie heisst denn du? [27]

Я ответил, что меня зовут Хэм. Это поразило ее до глубины души.

– Aber das ist Schinken, also Schweinefleisch! [28]

Я начал было объяснять ей разницу между ветчиной и тем, как меня зовут, [29] но Уши засмеялась и, приложив свой пальчик к моим губам, сказала:

– Na, gut, H"am. – У нее вышло «Хем». – Hast du ein kleines Geschenk f"ur mich? [30]

Подарочек? Так, значит, нужно платить вперед. А если она возьмет деньги и убежит? С другой стороны, если и правда надо заплатить, а я этого не сделаю – что тогда будет? Я дал ей двадцатку, на которую она даже не взглянула, небрежно бросив деньги в сумочку. Пока Уши раздевалась, я думал, как замечательно просто все устроено: ты даешь немного денег и внезапно красивая девушка начинает делать то, что ты так давно мечтал увидеть. И при этом никаких ухищрений, никаких лживых слов. Сперва Уши сбросила чулки, потом лифчик и трусики, а я просто сидел и увлеченно смотрел. Уже за одно это стоило заплатить двадцать марок. Потом она легла на кровать и поманила меня к себе. Я сел рядом, Уши погладила мне грудь и восхищенно сказала:

– Mensch, bist du aber gebaut! [31]

Вполне возможно, что она притворялась, но выходило это у нее очень мило. Я сказал, что в лагере играю в футбол и что нужно поддерживать форму, иначе тебя могут пришибить насмерть. Это ее удивило. Почему тогда просто не сказать, что я не хочу играть в футбол? И вообще, разве это такая уж опасная игра? Я попытался объяснить, что американский футбол отличается от европейского и что наш полковник – сумасшедший. Уши засмеялась.

– Hast du einen Freund? [32] – спросил я ее. Наверно, с моей стороны это было не особенно тактично, но мне, правда, хотелось знать.

– Na, klar, Mensch. Der Peter. [33] – И она начала рассказывать про Петера – что он учится на механика. И что они живут вместе уже два года. Раньше она жила с матерью, но там в квартире так много народа, что она переехала к Петеру, и его родители относятся к ней, как к собственной дочери. Когда Петер окончит училище, они поженятся. Сама Уши училась на косметичку, но потом бросила, потому что на улице можно больше заработать. Наверное, немец на моем месте ощутил бы к Уши некоторую брезгливость – и из-за ее акцента, и из-за ее профессии; я же тогда знал по-немецки недостаточно хорошо, чтобы отличать имущих от неимущих, и не видел ничего страшного в том, что кто-то занимается проституцией. Мы с Уши лежали на боку, лицом друг к другу, и болтали, и я все время думал, какая же она хорошая. Потом я положил ей руку между ног и стал гладить. Уши прикрыла глаза, и бедра ее заходили из стороны в сторону. Я, конечно, знал из книжек, что проститутки никогда ничего не чувствуют, но Уши здорово все это разыграла. Через несколько минут она надела на меня презерватив и прошептала: «Soll ich zu dis commen?» [34]

Еще бы не хотеть! Это будет просто классно – она сверху, а я внизу! Я втащил ее на себя, и мы начали. Сперва я старался как-то сдерживаться, но эти пухлые груди, качавшиеся прямо передо мной, оказались слишком сильным зрелищем, и вскоре мой презерватив был полон.

После, когда Уши надевала лифчик, меня поразило, какими округлыми делаются в нем ее груди, и мне не хотелось с ней расставаться. Я дал ей еще двадцать марок, и на этот раз она легла в постель, не снимая лифчика. Через полчаса, когда она снова начала одеваться и уже натягивала чулки, эта картина так подействовала на меня, что я вытащил из бумажника еще двадцать марок. На этот раз на Уши были и лифчик, и чулки. Я был готов продолжать так всю ночь, но боялся, что покажусь Уши смешным. Когда мы вышли, я пригласил ее выпить коньяку, и мы зашли в кафе «Румпельмайер» в Галлус-парке. Прощаясь, Уши чмокнула меня в щеку и сказала: "Du bist s"uss". [35]