Шагая со станции в лагерь, я попытался дать оценку тому, что произошло в тот вечер. По всем законам, мне должно было бы быть стыдно – ведь я поддался самому низменному, что было во мне, надругавшись над чувством любви. К тому же я выбросил на ветер кучу денег. Но больше всего меня беспокоило то, что я ощущал себя на вершине блаженства и прекрасно понимал, что при первом же удобном случае повторю все снова.

Удобный случай подвернулся на следующий день. Новая девушка, Ингрид, оказалась довольно-таки упитанной – собственно, именно этим она мне и приглянулась. Уши, конечно, была симпатичнее, но я никогда раньше не спал с полными женщинами и теперь получил удовольствие, лаская пышное тело Ингрид.

Но это было только начало. В течение целых двух месяцев я каждый выходной приезжал во Франкфурт, вкусно обедал, а потом предавался разврату. Я покупал всех подряд – и толстых и худых, и высоких и маленьких, и старых и молодых. И хотя Уши продолжала оставаться вне конкуренции и несколько раз я брал ее тоже, я как бы чувствовал себя обязанным перепробовать всех франкфуртских шлюх. Еще в Монтеррее мы узнали русскую пословицу: "Всех баб не перетрахаешь, но нужно к этому стремиться", и в ту зиму я старался как мог. Я все ждал, когда же наконец, исполненный омерзения, я отвращусь от греха, – и действительно, в один прекрасный день разгул прекратился, но лишь из-за того, что вышли все деньги Савицкого. Еще в декабре мне казалось, что двух тысяч марок хватит на целую вечность, а к февралю от них не осталось и следа. Савицкий же больше не выигрывал в казино, а если и выигрывал, то мне об этом не говорил.

Впрочем, отсутствие денег оказалось даже кстати: к тому времени дела в нашей группе приняли суровый оборот. В середине февраля лейтенант Куинн сообщила, что Вашингтон уже потребовал перевод и что через неделю все должно быть готово – иначе нас ждут собственные сети. Мне оставалось еще сто тридцать страниц, и я решил, что пора поговорить с Игнатьевым и Савицким.

– Послушайте, – обратился я к ним, – положение наше аховое, а попасться в собственные сети мне совсем не улыбается. Может, вы мне поможете?

Игнатьев задумался.

– Я бы и рад помочь, – сказал он наконец, – но, понимаешь, поджимают сроки в театре. Им к следующему месяцу кровь из носа нужна "Раймонда".

– А я, – вставил Савицкий, – прямо-таки зашиваюсь с этим казино.

– Я не смогу перевести сто тридцать страниц за неделю, – сказал я.

Воцарилось молчание. Игнатьев с Савицким сидели, уставясь в пол.

– Послушай, – сказал Савицкий, – я должен сказать тебе одну вещь.

– Какую именно? – спросил я.

– Видишь ли, дело в том, что мы не знаем русского языка. То есть я знаю кое-какие буквы, а Серж – даже весь алфавит и несколько слов, но это все.

– Как же вы тогда попали в переводчики?

– Понимаешь, я раньше был писарем в штабе, и полковник Кобб мне прямо плешь проел своими выговорами, и я решил, что здесь будет поспокойнее, ну и устроил сам себе экзамен по русскому. Сдал его, разумеется, блестяще – как выяснилось, я владею языком совершенно свободно. Ну, меня сюда и перевели, а когда я услышал, что в лагере объявился какой-то Игнатьев, то решил, что уж он-то должен знать русский язык, и провернул все так, чтобы его назначили переводчиком. А он, оказалось, по-русски тоже ни бум-бум.

– Как же может быть, чтобы люди с такими фамилиями не знали русского языка?

– А что в этом странного? Ты вот, например, говоришь по-древнеанглийски?

– Но вы ведь сказали, что перевели десять страниц.

– Наверно, неправильно посчитали, – ответил Игнатьев.

Всю следующую неделю я трудился по двенадцать – пятнадцать часов в сутки, а Игнатьев с Савицким ходили вместо меня в караул. Игнатьев даже сказал, что раз я работаю по ночам, он тоже готов внести свою скромную лепту и работать по ночам вместе со мной. Под звуки «Раймонды» я пытался уяснить себе, что нужно сделать, чтобы тебя наградили орденом «Мать-героиня» или медалью "Золотая звезда" Героя Советского Союза, а Савицкий приносил нам кофе перед тем, как в очередной раз отправиться в Бад-Хомбург. Но, несмотря на все наши усилия, за два дня до срока оставались непереведенными целых пятьдесят страниц. Я было уже собрался идти к лейтенанту Куинн с повинной, как вдруг Савицкий спросил: "А вот эта штука никак не может нам пригодиться?"

Из-под кипы книжек, посвященных игре в рулетку, он извлек какой-то толстый том, выпущенный Министерством обороны США в 1953 году, на обложке которого стояло "Orders and Medals of the USSR". [36]

Я выхватил его у Савицкого и принялся сравнивать с нашей русской книгой. Это был один и тот же текст.

– Где ты это нашел? – спросил я.

– У нас в библиотеке. Еще когда лейтенант Куинн дала нам это задание, я подумал, что там может оказаться нечто подобное.

– Мы пробовали разобрать, что тут написано, – добавил Игнатьев, но нам это было не по зубам.

– Это, – сказал я, – перевод того самого текста, который мы должны перевести.

– Недурно, – сказал Савицкий.

– Ну, и что мы теперь понесем сдавать? – спросил Игнатьев. – Вот эту книгу?

– Вряд ли это было бы разумно, – заметил Савицкий.

– Можно переписать последние пятьдесят страниц, – сказал я.

– Огромная работа, – сказал Савицкий. – Может, попросить наших машинисток?