– Вам, может быть, и неизвестно, – сказал один из них, – но сегодня транслируют важный футбольный матч, и мы не собираемся пропустить его только потому, что ей хочется слушать эту белиберду из Москвы.

– Можете включить телевизор, – сказала Надежда, – но без звука.

– Футбол важнее, чем та ваша ахинея.

– Я сказала – без звука.

– А я говорю – со звуком.

Впечатление было такое, что еще минута – и они запустят чем-нибудь друг в друга. Надежда размахивала сигаретой, а немцы – стаканами с пивом.

– Может быть, мы вот как сделаем, – сказал я, сперва по-немецки, потом по-русски, – дама останется здесь и будет слушать радио – оно вмонтировано в стену, – а телевизор я перенесу в зал, и вы, господа, сможете там его смотреть?

– В зале играет пианист, – возразил один из немцев.

– Мы ему скажем, чтоб не играл.

В эту минуту к стойке подошли несколько венгров и поляков, которые тоже хотели посмотреть футбол.

– Всем места здесь все равно не хватит, – сказал я.

– А, черт, ну ладно.

Кроме телевизора я отнес в зал батарею бутылок, и в считанные минуты ворчание прекратилось – все увлеклись матчем. Время от времени я подходил проверить, хватает ли вина; источники шумно реагировали на ход игры, и в зале стоял разноязыкий галдеж.

Надежде вскоре надоело притворяться, будто она слушает радио. Ее взгляд перебегал с одного предмета на другой, но меня она как бы не видела. Подливая ей коньяку, я увидел сквозь дым, что она плачет. На всякий случай я решил не отходить и, действительно, через минуту услышал ее дрожащий голос: "Мне так скучно, так плохо!"

– Может быть, я могу что-нибудь для вас сделать? – спросил я.

– Да, помочь мне выбраться из этого проклятого лагеря.

– Боюсь, что такие вещи от меня не зависят, – сказал я, – но ведь здесь никого насильно не держат. Не хотите оставаться – уезжайте.

Надежда погасила сигарету и тут же закурила новую.

– А куда мне ехать? Кого я знаю в Западной Германии? Мне даже нельзя вернуться домой – там меня сразу посадят. А здесь меня целыми днями допрашивают какие-то хамы. Неужели им не понятно, что я всего-навсего школьная учительница? Что им от меня нужно?

– Этого я не знаю, но хамить, конечно, нехорошо.

– Прямо не люди, а какие-то скоты.

– Да, это очень неприятно. Я бы на вашем месте уехал.

– Куда?

– Может быть, наши сотрудники помогут вам с работой?

– Только если я отвечу на их вопросы, иначе меня отправят в лагерь для беженцев.

– А почему вы не хотите на эти вопросы ответить?

– Потому что они омерзительны. Притом ко мне самой не имеют никакого отношения. О себе я готова рассказать все, что угодно, а чужая жизнь меня не касается.

Она сделала большой глоток коньяку.

– Может быть, вам надо ненадолго переменить обстановку. Вы уже успели познакомиться с Франкфуртом?

– Я там вообще не была. В Западной Германии я успела познакомиться только с лагерями да с помещениями для допросов.

– Так, может, вам туда съездить?

– Тут больше нет русских, а с этими кошмарными типами, – она показала на сидящих в зале, – я ехать не хочу.

– Может, нам съездить вдвоем?

– Но вы – официант.

– Это только пока я в армии; потом все изменится.

– И не офицер?

– Нет.

Я опасался, что окончательно упал в ее глазах. Надежда глубоко затянулась и, выпустив дым, вздохнула так, будто получила приглашение от прокаженного. После долгой внутренней борьбы она поинтересовалась:

– И что же вы собираетесь делать во Франкфурте?

– Это вам решать. Например, можно посмотреть город, поужинать, сходить в оперу.

– У вас нет денег.

– Ну, здесь платят побольше, чем в Советской Армии. Вдобавок мне присылают из дома – у родителей денег хватает.

В этом месте я следовал указаниям капитана Мак-Минза, который велел не жалеть средств – армия за все заплатит.

– И когда вы предлагаете поехать?

– Завтра – суббота, я весь день свободен. Может быть, после обеда?

– А как мы доберемся до Франкфурта?

– У меня есть машина. – Точнее, подумал я про себя, машину мне дадут, но выглядеть все будет так, будто она моя.

– Так вы говорите, после обеда?

– Ну, скажем, я заеду за вами в полвторого.

В субботу утром мы с капитаном Мак-Минзом составили план действий. Капитан обзвонил кого надо, и в полвторого я подкатил на серебристом «мерседесе» к дому, где жили источники. Увидев машину, Надежда замерла от изумления, а по дороге то и дело поглаживала обивку сиденья.