– Это ваша машина? – спросила она меня.

– Да, она у меня месяца три. Родители подарили на Рождество.

– Но вы же не офицер.

– Здесь это не имеет значения. У нас многие рядовые смотрят на офицеров свысока.

– Но ведь офицеры больше зарабатывают.

– Мы после армии будем зарабатывать столько, что им и не снилось.

Надежда закурила.

– А что вы собираетесь делать после армии?

Ответ на этот вопрос у нас с капитаном Мак-Минзом был отрепетирован.

– Скорее всего, пойду работать к отцу. Он у меня предприниматель.

– Предприниматель?

– Ну да, владелец всякой всячины – сталелитейного завода, судоходной компании, газет, телестанций, ну там кое-чего еще.

– И все это принадлежит вашему отцу?

– Он – главный акционер.

– Но если он такой влиятельный человек – как же он допустил, чтобы вы попали в армию?

– А он этого хотел. Он считает, что армейская дисциплина пойдет мне на пользу. И еще он говорит, что после армии я научусь ценить деньги.

– Но вы же сказали, что денег у вас полно.

– На жизнь здесь мне хватает.

Впервые за все время скучающее выражение исчезло с Надеждиного лица. Черное платье – наверное, единственное, которое у нее было, – на фоне золотистой обивки сиденья – это сочетание странным образом воспроизводило цвета Вандербилтского университета. Миновав Вайскирхен и Унтерурзель, мы въехали во Франкфурт.

– Но если у вас столько денег, – спросила Надежда, – то почему вы работаете официантом?

– Обещайте, что никому не скажете?

– Да-да, обещаю.

– Это наказание.

– За что?

– За то, что я не издевался над людьми, не лгал им и вообще не мог смириться с теми безобразиями, которые творятся в следственном отделе.

– А вы что – были следователем?

– Очень недолго. Я стал противен самому себе и попросил, чтобы меня перевели на другую работу, но мне отказали и вместо этого сделали официантом.

– И вам не обидно?

– Сперва было обидно, потом привык.

– А ваш отец – неужели он ничего не может сделать?

– Отец считает, что мне это полезно. Говорит, что будущие богачи должны знать, как живется бедным.

Мы проехали по Эшерсхаймер Ландштрассе к Старому городу. Не имея понятия, что могло бы заинтересовать Надежду, я решил, что для затравки лучше всего подойдет что-нибудь из области культуры, и показал ей Рёмер [39] и все восемь зданий, составляющих старую ратушу. «Неплохо», – скупо отозвалась она об увиденном. В церкви Св. Павла Надежда спросила, можно ли там курить, в доме-музее Гёте взяла несколько аккордов на клавесине, а потом захотела посмотреть, как устроено кресло, сконструированное самим Гёте, которое, если его разложить, превращается в стремянку. Оба раза мы получили сильный нагоняй от служителя, заявившего, что, если Надежда дотронется до чего-нибудь еще, он нас выпроводит. «Вот и отлично, – сказала Надежда. – Пошли отсюда».

Тогда я подумал, что, может быть, звери покажутся ей более занимательными, чем культурные ценности, и мы поехали в зоопарк. Обезьяны с жирафами слегка позабавили Надежду, но большей частью она продолжала глядеть в пространство. Возле клетки с белыми медведями я ей сказал: "У меня такое чувство, что вам скучно. Чего бы вам действительно хотелось?"

Надежда глубоко затянулась и, запрокинув голову, выпустила дым. "Знаете, чего бы мне действительно хотелось? – спросила она. – Мне бы хотелось зайти в какой-нибудь универмаг, а после посидеть и покурить".

И мы отправились в Карштадт. [40] В самом деле, войдя в магазин, Надежда сразу оживилась. Она вцеплялась во все, что попадалось под руку: в юбки и костюмы, в кофточки и туфли, и продавщицы в ужасе следили за ней, как будто она вот-вот схватит вещи в охапку и убежит. Разведка продолжалась полчаса, после чего Надежда спросила, нельзя ли ей кое-что примерить. Конечно, ответил я, у нас полно времени – и она, поймав меня на слове, тут же нахватала кучу вещей и скрылась в кабинке. Время от времени она появлялась оттуда, чтобы продемонстрировать очередной наряд, и я, разумеется, всякий раз говорил, что это нечто потрясающее. Туалеты большей частью были аляповато-кричащие – то ли это соответствовало ее вкусу, то ли она считала, что на Западе одеваются именно так. Примерив с добрый десяток платьев, Надежда стыдливо потупила взгляд и сказала:

– Хэмилтон, мне надо с вами поговорить. Понимаете, у меня есть только одно-единственное платье, и мне просто необходимо купить себе что-нибудь еще. Не могли бы вы дать мне немного взаймы? Я верну вам деньги, как только получу работу. Не бойтесь, я не обману.

– Ну что вы, конечно, конечно, – покупайте все, что вам нужно, – ответил я. Мой бумажник был туго набит купюрами, которыми снабдил меня капитан Мак-Минз.

Ее лицо прямо-таки светилось, когда она отбирала себе вещи. Было уже поздно, и продавщица начала проявлять беспокойство. В конце концов Надежда выбрала красное платье с красными туфлями, желтое платье с белыми туфлями, шарф, сумочку и кое-что из нижнего белья. Все это стоило пятьсот двенадцать марок и пятьдесят пфеннигов. Мы стали укладывать коробки в машину. Надежда, которая еще вчера горько плакала, сейчас была похожа на ребенка, получившего рождественский гостинец.