Шрифт:
На глаза Кулянды навернулись слезы. Из-за нее никто так не мучается. Никто не крикнет: «Как ты можешь оскорблять? Не позволю!» Кто за нее заступится? «Почему я такая несчастная?» — думала она. Ей стало сиротливо. Крадучись, она вышла в коридор, села на подоконник и долго плакала, прижавшись лбом к стеклу.
— Кулянда, Кулянда! — окликнул ее осторожный голос. Это был Даурен. Она торопливо вытерла глаза платком. Что он ходит за ней, как тень? В ней поднялось раздражение. А он снова окликнул ее:
— Кулянда, Кулянда! Ты плачешь! Тебя кто-нибудь обидел?
— Ничего я не плачу. Никто меня не обидел.
«Что ему от меня нужно? — думала она. — Вот привязался».
Но Даурен и не собирался уходить. Он неуклюже топтался перед нею, опустив голову. Какой беззастенчивый человек! Вместо того, чтобы пройти мимо, сделав вид, что не заметил ее слез, он стоит и бормочет какие-то глупые слова. Кулянда не на шутку рассердилась:
— Какое тебе дело до меня?
Даурен не обиделся. Кажется, даже смущение его прошло.
— Не сердись, Кулянда, — произнес он спокойным голосом. — Не расстраивайся. Выйдем лучше на свежий воздух.
Кулянда равнодушно пошла за Дауреном. Рыхлый снег, выпавший поутру, к обеду подтаял и осел. Посреди немощеной улицы, примятый колесами машин и подвод, он превратился в грязную жижу. Холодный воздух приятно вливался в грудь.
Даурен казался печальным. «Быть может, у него тоже горе?» — подумала Кулянда.
Пройдя два квартала в молчании, Даурен внимательно взглянул на Кулянду:
— Ты от кого об этом услышала?
— О чем? О чем ты? — тревожно спросила Кулянда.
Даурен с недоумением посмотрел на нее.
— Ты не знаешь? Так из-за чего же ты тогда плакала?
Кулянда ничего не могла понять.
— Зачем тебе это знать? Захотелось поплакать, вот и поплакала.
— А я был уверен, что ты знаешь...
Даурен умолк.
Конечно, он скрывал что-то недоброе. Кулянда встревожилась еще больше:
— О чем ты говоришь? О чем?
— Наш батальон попал в окружение.
— Кто тебе сказал? Не может быть!
— Да похоже, что правда, — Даурен втянул ноздрями воздух. — Сегодня доставили раненого сержанта из нашего полка. Он и рассказал.
Кулянда, боясь поверить, повторяла невнятно:
— Правда? Ты уверен? Уверен?
Только теперь Кулянда почувствовала, как сроднилась она с людьми своего полка: она делила с товарищами тяжесть похода, горечь отступления, все радости и печали суровой фронтовой жизни. Теперь она осиротела, словно семья ее вымерла. Она вдруг почувствовала и одиночество свое и бессилие. На кого теперь опереться? На Даурена?
— Как нам быть? — спросила она растерянно. — Что же нам делать?
— Мы должны вернуться в дивизию, в свой полк. Моя рана зажила. Неизвестно, зачем еще врачи возятся со мной, — ответил Даурен.
— Но в полку уже нет нашего батальона.
— Если нет нашего батальона, то есть другой. Части, попавшие в окружение, не сидят сложа руки. Они выходят из окружения с боем. Вот увидишь, и наш батальон пробьется, — успокаивал Даурен.
Кулянда, не раздумывая дальше, заявила:
— Тогда пойдем к главврачу. Пусть выпишет нас из госпиталя!
Когда Кулянда и Даурен вошли в кабинет главного врача, он строго посмотрел на них поверх пенсне, но этот взгляд не остановил Кулянду. Она была полна решимости.
— Товарищ майор! Отправьте нас в часть.
— По этому поводу мы уже подробно говорили с вами, — сказал врач. — А вы опять начинаете всю музыку сначала. Что же, придется повторить. Во-первых, вы еще не долечились. Во-вторых, я полагал, что вы уважите просьбу старика. Есть еще время подумать.
— Мы должны вернуться в свой полк, товарищ майор, — прогудел Даурен из-за спины Кулянды.
Хирург с интересом оглядел Даурена, его лицо в мелких прыщиках с крупными бугорками надбровий. А Даурен смотрел на хирурга, как бодливый бык.
— Вы обождите немного, — проговорил хирург и обратился к Кулянде: — Все-таки вы подумайте.
— Нет, товарищ майор, простите меня. Я... Мы должны вернуться в полк. Наш батальон... Наш батальон в трудном положении.
Кулянда, хорошо говорившая по-русски, сейчас не могла подобрать убедительных слов. Но лицо ее выражало, что она приняла бесповоротное решение. И хирург понял, что не сможет удержать ее здесь.