Уали не мог понять Полещука. Можно ли говорить так спокойно в смертельно опасную минуту? Или вовсе не знает страха, или дурачок?

В окоп, прямо к ногам Уали, свалился связист. Уали вытащил из-под него занывшую ступню, оторопело оглядел связиста. Тот — маленький чернявый юркий паренек — поднял голову и улыбнулся через силу:

— Простите, товарищ командир. Не заметил вас.

— Ничего. Связь наладили?

— Наладил, товарищ командир. Только руку немного царапнуло. Вот и запоздал. Еле управился одной рукой.

Полещук быстро обернулся.

— Что, садануло тебя, Темирка?

— Садануло, — болезненно улыбаясь, ответил Темир.

— Ну-ка перевяжи, Вася.

Полещук вытащил пакет и разодрал рукав гимнастерки связиста. Из предплечья был выдран кусок мяса. Уали отшатнулся, увидев страшную кровоточащую рану.

— Эге, дружище, придется тебя в санбат. Ляжешь в госпиталь, — сказал Полещук, перевязывая руку Темира.

— Пойду после боя. Трубку и одной рукой смогу держать, — ответил тот, морщась.

Уали почувствовал, как самообладание покидает его. У него уже не было сил заставить себя высунуть голову из окопа. «Полещук ведет наблюдение. Зачем мне зря подставлять лоб под пулю? Не ровен час, выбьют из строя до первой атаки». И он снова спросил себя, внутренне ощетинясь: «Уж не боюсь ли я? Нет, нет... Это здоровый расчет... К чему слепая отвага?»

У самого края окопа разорвался снаряд. Было такое ощущение, словно по затылку и спине Уали ударили тяжелой доской. Тело отяжелело, уши заложило. Дым с привкусом каленого железа ворвался в горло, сверкнула мысль: «Если б я выглянул из окопа?..»

— Немцы пошли в атаку!

Резкий выкрик Полещука высвободил Уали из глухоты. Он вскочил на ноги. Вначале ничего не увидел — впереди стояла пелена сплошного дыма. Временами она разрывалась. И вот в просвете на миг показались две перебегающие фигурки — показались и снова скрылись. Спустя немного времени дым рассеялся, и цепь наступающих немцев вырисовалась четко. На фоне серой, размытой осенними дождями неприветливой земли были видны шинели: не зеленые, не черные, не синие — в них было какое-то нестерпимо противное сочетание трех цветов. Наступающих фашистов Уали ощущал не как людей живой плоти, а как символ омерзительной, гадкой, словно жаба, отталкивающей смерти.

Солдаты роты все еще не стреляли. Оглушены, что ли, артиллерийской стрельбой? Уали послал во взводы связных с приказом открыть огонь и не отступать ни шагу.

Враг приближался. «Осталось метров двести», — прикинул Уали. И опять он почувствовал, как мужество, накопленное им со вчерашнего дня, иссякает в нем капля за каплей. Он искренне испугался: «Моего мужества не хватило даже на одну атаку!»

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант! Вас просит комбат.

Уали не сразу понял, о чем говорит Темир. Можно ли так? На них наступает сама смерть, а комбат вызывает к телефону. Уали даже забыл, что существует какой-то комбат.

И в это мгновение Уали неожиданно ясно осознал свою полную беспомощность. Рота, еще вчера беспрекословно выполнявшая каждое его распоряжение, сейчас уже была не в его власти. На передовой линии каждый солдат бьется лицо к лицу со смертью. Призыв Уали, переданный двумя связными, — «не отступать», по существу и не доходит до них. Уали ощущал себя не командиром, подчиняющим пятьдесят-шестьдесят человек своей воле, а беспомощным человеком, спрятавшимся за спиной сильного и отважного солдата, который, истекая кровью, схватился с противником насмерть. У него задрожали колени. Он нащупал флягу на боку: «Да, да... нужно подкрепиться!» С трудом Уали вытащил пробку и, двумя руками сжимая флягу, закинул голову, поднес флягу ко рту. Холодная водка обожгла горло.

Под сильным огнем вражеская атака захлебнулась. Фашисты залегли, окапываясь на тех участках, которых сумели достичь. После небольшой передышки враг возобновил артиллерийский обстрел и послал танки. Вслед за танками из леса высыпала пехота.

Комбат, как оказалось, приберегал немногочисленные пушки на крайний случай. Кое-где рядом с вражескими танками стали рваться снаряды. Но три немецких танка шли напролом, стреляя на ходу из пушек и пулеметов. Они надвигались все ближе, грозный их скрежет слышался все явственнее: острым кинжалом он вонзался в мозг Уали. Водка на мгновенье вернула ему уверенность. Но она рассеялась, как пар, и снова в душе он ощутил пустоту. Но вот что было неожиданно: в этом жалком состоянии он вспомнил, о чем думал вчера: «Нужно показать отвагу, и тогда придет слава». И, как вчера, он представил себя храбрецом, который увлекает солдат за собой и преследует отступающего врага. Но вчера он верил в свои душевные силы, а сейчас был подавлен, безволен и не мог этого от себя скрыть. Вчера в его воображении враги представлялись игрушечными солдатиками, а в действительности они оказались сеятелями смерти. Уали неотрывно глядел на танк и всем существом своим чувствовал, что он может раздавить его, как муху.

«Я не должен умереть! Это невозможно!» — твердил он себе. Мысли роились в его разгоряченном мозгу. Что только не лезло в голову! Вот маститые преподаватели института неторопливым шагом входят в аудиторию. Невысокий раскосый крепыш Селимгереев, левой рукой приподняв над переносьем очки, приветливо кивает Уали головой. «Я в нескольких шагах от смерти, а они там спокойно читают лекции! — с ненавистью думал Уали. — Почему же я должен умереть? Чем я хуже Селимгереева?» Вот всплыла в воображении Раушан, глаза ее полны любви, и капризные губы дрожат. «Что же это делается? — воскликнул Уали. — Не может быть, чтобы я никогда больше не увидел Раушан».