Нам рассказывают о советской теме в творчестве писателей Тамилнада. Харати — это их классик — создал поэму об Октябрьской революции. Натараджен — писатель и историк, лауреат премии имени Неру — написал биографию Ленина. Кандесан работает над поэмой «От Волги до Ганга».

Усаживаемся вокруг стола (оживает и замученное журналистами выражение «За круглым столом»). Разговариваем не «на тему», а ведем живой разговор людей, связанных общностью профессиональных интересов. Структура нашего союза писателей. Тиражи книг. Гонорары. Все это остро интересует наших собеседников.

Их поражает наша система оплаты гонорара. Прикидываем: в пятимиллионном Казахстане тираж книг часто выше тиражей пятисотпятидесятимиллионной Индии. Но там, где у нас тираж мал (в литературах малых народов), государственное издательство покрывает за свой счет расходы, а на авторском гонораре это не отражается.

— Увы, у нас на литературные заработки не проживешь, — говорит довольно известный писатель, крупный мужчина лет сорока, — служу в рекламном агентстве...

Этот писатель написал правдивую книгу о нищете Индии, о горестях ее бедняков. И не смог ее опубликовать... Но тут среди наших собеседников находится один, огорченный, оказывается, тем, что в Советском Союзе ущемлена... литература на темы секса.

— Вот если бы вы написали сексуальный роман? Напечатали бы его?

Отшучиваемся как можем. Напираем на физическое и психическое здоровье наших людей, не нуждающихся в искусственном возбуждении.

Не унимается наш оппонент:

— Какая же это свобода, если запрещена сексуальная литература?

Поистине неисповедимы законы чужой логики.

Мадрас одаряет нас наслаждением, от которого захватывает дух, — мы ежедневно во второй половине дня купаемся в море. Лежим на золотом песке ослепительной чистоты. Белогривые высокие волны опрокидываются на берег, захлестывая нас. С замиранием сердца, в приливе детского восторга мы бросаемся на гребень подкатывающейся волны. Изо дня в день. Это не может надоесть.

Недаром в сознании все время звучат пастернаковские строчки:

В Мадрасе, конечно, нет акаций. Другая, более экзотическая растительность окружает «белую рьяность волн». Но ощущение извечности, первозданности стихии неизменно возникает при соприкосновении с этим простором, с этой гиперболической синевой.

Наш приятель, задумавший ряд тематических очерков об Индии, усиленно старается собрать материал о жизни рыбаков. Собирается даже выйти вместе с рыбаками в море, но его отговаривают:

— Здесь выходят в море не на сейнерах, а на утлых лодчонках, в которых едва помещаются двое. За день раза два просматривают и снова переставляют сети. Что вам даст, да еще без понимания языка, день, проведенный в такой лодчонке, трепыхающейся на волнах?

Тогда наш приятель пытается проникнуть хотя бы в особенности рыбацкого быта. Ряд шалашей, крытых соломой, а то и просто разным мусором, — это и есть здешний рыбацкий поселок. В шалашах только спят, живут в основном на улице, вокруг железных печурок, на которых варят пищу.

У меня нет любопытства насчет внутреннего убранства этих шалашей. Я мог бы описать его, не заглядывая внутрь. Мне уже слишком хорошо знакомо это проклятие нищеты. На нее нечего глазеть. Ее надо искоренять. Как здорово сказано у Маркса насчет того, что существуют два вида нужды: благородная бедность и оскорбительная нищета. Сколько картин именно такой, оскорбительной для человеческого достоинства нищеты мы уже повидали в этой стране, достойной после долгих лет страданий куда лучшей участи.

...Я не планирую тематических очерков, не занимаюсь собиранием специальных материалов. Довольствуюсь тем, что вижу собственными глазами, заношу в блокнот поток мыслей и чувств, вызванных картинами жизни, и потому пестрых, как сама жизнь.

Сегодня я впервые увидел индийского пьяного. Это было так нетипично для здешних нравов, что я сначала принял его за больного. Странная походка, странное поведение. Во время отлива этот чернобородый человек вприпрыжку побежал к обнажившемуся берегу и, вытащив из влажного песка какое-то паукообразное морское чудо-юдо, стал клянчить денег, которые, очевидно, должны были оплатить его труды по ознакомлению нас с морской фауной.

Мистер Канная морщится. Его национальной гордости нанесен ущерб. Этот пьяный попрошайка компрометирует своих земляков. И мистер Канная торопливо объясняет нам, что это своеобразная реакция на низкие заработки и адские условия труда.

Ожерелье королевы. Шива благотворит — Шива гневается. Осквернители святынь.