«Когда мы вылетали из Москвы, там было пять градусов мороза», — сказал Ахтанов, сидя под вентилятором и вытирая с лица обильный пот.

В беседе с индийскими писателями, а также в дружеском разговоре между собой советские писатели были неожиданно откровенны и искренни. Они не уклонялись от острых вопросов. Например, один из индийских писателей спросил: «Если конференцию писателей Афро-Азиатских стран организовывают русские, а на таких конференциях обычно говорят не о литературе, а о политике, то какая польза от этого литературе?»

На это непроницаемо-спокойный Ахтанов ответил: «Писатель — член своего общества. А если между нами существуют разногласия, то давайте поговорим, обсудим».

...Мы внимательнейшим образом прослушали эту статью в переводе Фролова. Значит, таково мнение о нашей делегации одной из крупных буржуазных газет Индии «Стейтсмен». Ну, что ж! Довольно объективно. Без передержек изложены наши выступления. Да и слог автора неплох, лаконичен, напорист, без лишних сказуемых и определений.

Я лично был больше всего польщен выражением «непроницаемо-спокойный Ахтанов». За мои сорок с гаком лет не приходилось мне никогда слышать такой характеристики ни от родных, ни от друзей. Не зря пропали мои труды. За такой характеристикой стоило ехать долгие тысячи километров.

Сегодня в нашей программе «окно». Никаких официальных встреч. Своим временем располагаем сами. И мы решаем использовать эту свободу для более основательного знакомства с этим удивительным городом, самым крупным из городов Индии. Те куски жизни, которые, как в калейдоскопе, мелькнули перед нами, вызывая острую эмоциональную реакцию, это еще, конечно, далеко не вся Калькутта. Постараемся же использовать свой выходной для более объективного знакомства с этим городом. Сопоставим свои наблюдения с данными справочников и календарей. Ведь не на сто же процентов «все врут календари»!

Итак, население Калькутты составляет больше семи миллионов. Это по справочникам. Фактически же, как свидетельствуют старожилы, гораздо больше, поскольку окрестности города, имеющие на картах самостоятельные названия, теперь слились с Калькуттой, стали ее районами.

Спецификой этого города являются широкие открытые площади. Такая, например, раскинулась сразу за углом губернаторского дворца. Справа от широкой асфальтированной дороги, уходящей вверх по эстакаде, — просторный зеленый луг, нечто вроде ипподрома, или, может быть, стадиона. Слева — еще одна большая площадь. После фантастической тесноты Бенареса, после бурного темпа здешних центральных улиц эти площади, расположенные совсем недалеко от центра, кажутся оазисами. Здесь резвятся дети, здесь неторопливым шагом прогуливаются взрослые. Бедный городской житель, стесненный со всех сторон каменными громадами, прижатый машинами к тротуару, вырвавшись из нескончаемого потока, стирающего индивидуальность, превращающего человека в песчинку, наконец-то облегченно вздыхает, попав на большую площадь, где он может оглянуться вокруг, не рискуя тут же быть раздавленным.

На площадях стоят на круглых возвышениях памятники, а иногда только постаменты без памятников. Эти голые постаменты — тоже специфика города, да и всей Индии. Это свидетельство недавнего колониального прошлого страны. Монументы знаменитых «цивилизаторов», прославившихся в деле порабощения Индии, народ смел с лица земли после освобождения. Уцелел только памятник викторианской Англии — скульптурное изображение королевы Виктории, сидящей на троне. За памятником — мемориал-дворец, построенный в честь этой королевы, столько лет правившей Британией, владычицей морей, империей, в которой, по словам придворных льстецов, никогда не заходило солнце.

Мемориал — это большой белый дворец из чистого мрамора. Архитектура его эклектична: западные элементы дают какое-то сходство с собором святого Петра в Риме, то, что принесено как дань Востоку, — напоминает Тадж-Махал. А по сути это верноподданическое произведение одинаково далеко от обоих этих уникальных шедевров древнего зодчества.

Мы нацеливаемся все же запечатлеть мемориал своими фотоаппаратами. И тут же находятся предприимчивые «частники», желающие украсить наши снимки индийской экзотикой. Почти голый, в одной набедренной повязке, дрессировщик-фокусник предлагает нам всего за одну рупию заснять двух танцующих обезьянок и вылезающую на звук флейты из своего ящика натуральную кобру.

...В своих разговорах мы то и дело сравниваем Калькутту с Бенаресом. Разительная разница! Если Бенарес — истинно индийский город, то Калькутта — это город сугубо современный, так называемого европейского типа. Широкие улицы, приспособленные для транспорта нашего времени, высокие многоэтажные здания, а то и небоскребы, торчащие, как коробки от сигарет. Но вместе с тем какая-то неуловимая легкость резко отличает Калькутту от наших северных городов. Может быть, это ощущение легкости создается длинными, во всю стену, балконами, опоясывающими многие здания, может быть, многочисленные тенты, навесы, призванные спасать от нещадного солнца, придают городу какой-то курортный легкий вид. Во всяком случае у меня Калькутта вызывает ассоциацию с гулякой, вышедшим нараспашку, чтобы охладиться от зноя.

Уличное движение в этом городе тоже отличается от северных городов. На чем только не ездят здесь! Опять стык самых различных эпох. Вот катит спесивый «кадиллак» или «шевроле» с кондиционированным воздухом, а вот плетется с патриархальным скрипом телега, запряженная лошадью. А кругом — мотороллеры, велосипеды, рикши... Сравнительно с анархическим уличным движением Бенареса здесь все же вроде есть какие-то признаки порядка в виде светофоров и полицейских-регулировщиков. Но, приглядевшись, я вижу, что здесь нет и в помине тех незыблемых правил уличного движения, которые, обливаясь слезами, сдают на экзаменах наши бедные шоферы. В сущности здесь все сводится к двум правилам: левосторонность движения и остановка перед красным сигналом, подаваемым редкими светофорами.