Вот такой пестрой, напряженной, нелегкой жизнью живет этот город. Иногда кажется почти невероятным, что люди могут выдерживать это многолюдье, эти кричащие противоречия, эту нищету сотен тысяч и, наконец, — этот климат.

Вот и нынче... К полудню зной становится совсем невыносимым. Зыбкое марево застилает глаза, начинает казаться, что бесчисленные многоэтажные дома с балконами слегка покачиваются под давлением этой температуры, способной расплавлять камни. Но этого как будто не замечают местные жители, все с тем же энтузиазмом несущиеся куда-то тесной толпой. И я сам поддаюсь движению этого многоголового организма. Я льюсь, как капля, вместе с этим нескончаемым потоком. Мелькают перед осоловевшими глазами красочные пятна платков и сари, белизна рубах и штанов.

Но вот спасительная дверь гостиницы. За этой дверью гудит кондиционирующее устройство. Из раскаленного пекла улицы я, уже не веря в существование прохлады, попадаю в рай. Тысячи спасительных иголочек прохладного воздуха разбегаются по истомленному распаленному телу. О счастье, я глотаю холодную кока-колу. Она ударяет в нос. Трезвый взгляд на окружающее мало-помалу возвращается ко мне.

Рукав священной реки Ганг — Вугли разделяет Калькутту надвое. Считается, что послеобеденная прогулка назначена с учетом нашей нетерпимости к жаре. Однако и сейчас, в четыре часа дня, солнце палит нещадно. И даже Вугли, раскинувшаяся на пятьсот-шестьсот метров, не в силах дать нам хоть подобие прохлады.

Плывем вверх по реке, и в перспективе перед нами встает огромный мост, стоящий не на бетонных балках, а на гигантских стальных стержнях. Еще совсем недавно, лет пятнадцать назад, это был самый большой подвесной мост в мире.

Кажется, что город, наступая на реку с обеих сторон, хочет зажать ее совсем. Никаких зеленых массивов на берегах, никаких аллей для гулянья. Дома непосредственно подошли к самой реке. Точно гигантский город в своем стремительном беге еле-еле остановился и уткнулся своим каменным ликом почти в воду.

С катера нам видны прибрежные группы небольших домов. Они бросаются в глаза прекрасной архитектурой. Но на них печать запустения. Эти особняки, некогда построенные поближе к источнику прохлады, принадлежали в свое время англичанам. Рассматриваю обшарпанные стены, покривившиеся, а кое-где обвалившиеся лоджии, следы копоти от паровозного дыма (прямо вдоль берега — железная дорога), и возникает образ увядшей красавицы, уже сдавшей позиции в борьбе со старостью...

Мы мчимся на моторном катерке, точно удирая от влажного зноя Калькутты. Речной ветерок возвращает нам бодрость и свежесть восприятия окружающего.

Рукав священного Ганга живет бойкой, оживленной жизнью. По воде то и дело проплывают глубокие черные лодки, похожие на баркасы. Совсем небольшой мотор потребовался бы, чтобы сладить с такой лодкой. Но она передвигается на веслах. Человек двадцать (двадцать!) гребцов гребут стоя, разместившись у обоих бортов. Привлекают наше внимание и неподвижно стоящие громадные лодки, крытые какой-то скирдой из рисовой соломы. Наверно, это своеобразные шалаши, жилье на реке.

Мы с большим интересом наблюдаем речную и прибрежную жизнь в ее непосредственных проявлениях, но тут приступает к своим обязанностям наш гид — служащий порта. Он считает своим долгом познакомить нас с некоторыми статистическими данными. Он откашливается и начинает сыпать, как из мешка, цифры. Абсолютные и относительные. В процентном соотношении и без него. За последнее десятилетие и за последний месяц.

На нас, советских писателей и журналистов, как говорится, съевших собаку на производственных очерках, этот поток цифр производит магическое действие. Как по сигналу, все вытаскивают блокноты и начинают строчить со стенографической быстротой.

Итак, Калькутта — крупнейший порт не только в Индии, но и во всей Азии. Сорок процентов импорта и тридцать экспорта Индии проходит через этот порт. Добрая половина иностранной валюты, необходимой для Индии, как воздух, прибывает сюда именно через порт Калькутты. Священный Ганг пропускает через свою горловину идущие из-за рубежа материалы и изделия первостатейной важности: цемент, зерно, химические удобрения, механизмы, нефть. Тем же путем и сама Индия шлет за рубеж свои богатства: чай, джут, сталь, железную руду.

Почти сотня кораблей проходит ежедневно через порт Калькутты. Порт имеет собственную железную дорогу протяженностью в 250 километров. В перспективе развития порта еще гораздо более крупные масштабы.

...Мы, как прилежные ученики, записываем все это в свои блокноты. Но вдруг я замечаю, что цифровые данные начинают оказывать на меня свое обычное действие. Я помаленьку соловею, уже не различаю из-за деревьев леса, начинаю дремать или раздражаться. Выше я уже писал об этой странной своей особенности, немало досаждающей мне в обыденной жизни. Что поделаешь! Неуютно моей сугубо гуманитарной душе в пустыне цифр!

Чтобы вырваться из обволакивающей власти «цифровых данных», начинаю разглядывать нашего гида. Он очень напоминает Шарму, нашего проводника в Агре. Так же подчеркнуто вежлив, учтив, предупредителен к малейшим нашим желаниям. Интересно, что и внешне его можно было бы принять за родного брата Шармы. По-видимому, этот мужской тип распространен среди пятисотпятидесятимиллионного населения Индии. Плотные, коренастые, невысокие брюнеты с некрупными чертами лица и горбатыми носами.

Я рисую в своем блокноте профиль нашего гида, и он очень оживляет колонки мертвых цифр. Ничего... Рисовал же Пушкин дамские ножки на полях своих черновых набросков.