Будкин повертел в руках аэрофотоснимок, уточняя, куда меня нужно подвезти. Недовольно заметил, что это километра три крюк от его маршрута, но, очевидно, удовлетворенный тем, что я предложил ему «генеральское» место, не стал спорить. А может, так на него бесалол подействовал: ведь сразу горсть таблеток проглотил.

Я забрался вместе с помощником Будкина в кузов, и мы покатили. Сначала весело и гладко по снежникам, забившим верховья ущелья Пагодрома, а потом все тяжелей, с натужным гулом по каменным волнам антарктического оазиса. Сквозь оконце видно: карабкаемся вверх по склону. Слышно, как хрустят плитки песчаников под гусеницами. Машина задирает нос, словно встает на дыбы. «Это еще цветочки»,- думаю я.

Но тут вездеход остановился, и из кабины выскочил взъерошенный Будкин. Что случилось? Я теряюсь в догадках. А Будкин лезет в кузов, предлагая мне занять «генеральское» место. Он возьмет командование на себя только после того, как меня высадят. С чего бы такая галантность? Взяв планшет с картой, залезаю в кабину к Ивану. Тот берется за рычаги. Кричит, что он сам разберется, где ехать. Нужно только указать конечную точку. Похоже, у него с Будкиным возникла конфликтная ситуация, неспроста тот уступил мне место.

Обзор из кабины на славу. Вскоре мы вползаем в удивительную котловину. По склонам ее рядами тянутся уступы словно в гигантском амфитеатре. На дне голубеет озеро. Я кричу Ивану, чтобы он обратил внимание на эту первозданную красоту. Но он меня не понимает, трогает рычаги и сворачивает налево. Это совершенно не совпадает с дорогой, намеченной Будкиным. Тут на пути вскоре должны встать обрывы к озеру Радок. Оно длинным коленом вдается сюда с юга. Я показываю Ивану - сворачивать рано. Он машет рукой - ничего, разберемся. «Там пропасть!» - кричу я ему в ухо. Из кузова уже подает панические звонки Будкин (есть там специальная кнопка). Иван нехотя сдается. Вездеход, пробуксовав одной гусеницей, ложится на прежний курс.

Смотрю аэрофотоснимок. Он не ахти какого качества, да и масштаб мог бы быть покрупнее. В 60 тыс. раз все уменьшено. Отыскать проход среди сопок по такой фотографии не просто. Но пожалуй, можно все-таки сократить путь, склон не так уж крут. Объезжать по ложбинам, как наметил Будкин, лишних километров пять. И я показываю Ивану - можно поворачивать. Вездеход снова начинает карабкаться в гор/.

Дорога прескверная. Медленно одолевает вездеход подъем на плато. Валуны на пути крупные, приходится то и дело маневрировать. Жалко машину, да и от маршрута Будкина мы сильно отклонились. И я представляю: сидит он, как цуцик, в кузове, трясет его, подбрасывает на ухабах, апеллирует он к своему помощнику, а тот мычит флегматично и жует что-нибудь по обыкновению.

Терзаясь угрызениями совести, кричу Ивану, чтобы остановился. До того Клыка, который меня интересует, еще километра четыре, но уж лучше я пройду их пешком, а Будкин пусть не мучается.

Иван останавливает вездеход. Я смотрю на часы - одиннадцать. «К восьми вечера,- говорю Ивану,- буду в лагере». Уверенно так говорю, благодушно. Отогрелся на «генеральском» месте, накопил сил. Прямо как герой песни, которую напевает Будкин в те редкие часы, когда бывает в настроении: «Я проснулся в шесть часов, как младенец, без трусов. Молодой и озорной, антарктический герой!»

Но сейчас Будкину не до песен. Выбрался он из кузова, зубы стучат, машет руками - почему поехали не там, где он наметил, зря, что ли, он старался, корпел над снимками. Самую дрянную дорогу выбрали, тряска такая, что он язык прикусил, и заехали к черту на рога!

–  Не к черту, а к дракону,- пытаюсь урезонить я его.- Мне отсюда ближе километра на три, чем от снежников, где ты собрался меня оставить.

–  Так ведь нужно думать не только о себе!-орет Будкин.

–  Вот именно!
– кричу я в ответ.

Разговариваем мы на повышенных тонах еще и по той причине, что на плато сильнейший ветер. Он уносит слова, гонит их вниз, к обрывам озера Радок. А чуть выше по сопкам, куда собрался в маршрут Будкин, метет поземок. Точно подметил Борис: словно седые волосы струятся по камням.

–  Работать в таких условиях - дурацкое занятие,- сокрушается Будкин.- Как в аэродинамической трубе. У меня однажды ветром молоток чуть не унесло. Аэрофотоснимки достать нельзя - порвет в клочья.

И он смотрит на меня так, как будто именно я виноват в том, что здесь такое творится. Дискутировать мне с ним некогда. Наконец-то я оказался вблизи Клыков Дракона. И погода кажется мне вполне сносной. А что Будкину кипятиться - с ним рядом вездеход. Замерз на скалах - ныряй в кабину, сиди отогревайся!

Набросив на меховой шлем капюшон своей оранжевой штормовки, я поворачиваюсь и шагаю вперед, к логову дракона.

После тепла кабины ледяной ветер особенно ощутим. Солнце сияет в небе, но уже совсем не греет. Стоит середина февраля - антарктическая осень, вот и входят в раж стоковые ветры. Иду вдоль обрывов, прикрываю лицо рукавицей. Дыхание спирает от ветра да и от волнения, ведь подо мной Клыки Дракона! Еще немного, и будет ясно, что за породы слагают вершину плато, почему они имеют свой особый цвет. Завеса таинственности, окружающая грозный обрыв над озером, исчезнет. Дракон станет ручным, домашним. Мне теперь даже жалко его.