— Вы это говорили. Два раза назвали «Трактаты» Филельфо.

— Да? Возможно, у меня две книги? У меня две книги? Интересно…

Омеро недоверчиво покачал головой.

Так продолжалось неделю, затем Фабрицио вернулся на землю.

— Видишь ли, я не святой, — пытался он объяснить Омеро, — я не вознесусь и не стану ни архангелом, ни даже ангелом. Я должен вернуться на землю и сделаться всецело человеком, полностью человеком. Другого пути нет.

Прежде чем Фабрицио вернулся на землю, несколько человек заметили, как он парит. Пошла молва. Всю неделю к дому приходили дети и, к ужасу Омеро, пели: «Эй, Дон Фабрицио, скорее выходи. Как тучка плыви, как птица лети».

Время от времени, когда ватага детей, устав ждать, становилась назойливой, Омеро привязывал веревку к ноге дона Фабрицио, и они вместе шли вдоль по улице и обратно. Следом вприпрыжку бежали дети, смеялись и хлопали в ладоши. Омеро шагал с хмурым выражением лица.

— Хватит с вас, бегом домой, — говорил Омеро детям, когда они с Фабрицио возвращались к двери своего дома. — Что тут, по-вашему, цирк или театр? Он не святой, слышите? Он меня бьет!

Затем он показывал детям язык, они показывали ему языки в ответ и убегали.

Однажды, некоторое время спустя после появления на площади актеров и вскорости после описанных странных событий, священник поднял взгляд от рабочего стола, только что в своих бесконечных поисках философского камня добавив дозу толченой солянки, отмеренную половинкой скорлупы щегольего яйца, в железный котел. В дверях лаборатории стоял Омеро, за ним виднелась высокая фигура.

— Ваше высокопреосвященство, — с издевкой сказал Омеро, — к вам посетитель.

Фабрицио метнул в него испепеляющий взгляд, прежде чем заметил, что посетителем был его друг, скрипичный мастер.

— Никколо, входи, входи.

После приветствий Никколо перешел к делу:

— Десять лет назад мне попался великолепного качества еловый брус. Ель из долины Врембана. Все эти годы я ее выдерживал. Она прекрасного красноватого оттенка, я хотел бы его полнее подчеркнуть. Можешь посоветовать, какой пигмент добавить в лак?

Фабрицио на секунду задумался. Осмотрел склянки и бутылки на полках. Вытянул руку и выхватил стеклянный флакон.

— Этот я совсем недавно приобрел у шарлатанов на площади. Очевидно, афродизиак. Цвет, как видишь, темно-красный. У меня пока не было времени определить содержимое.

Он вручил Никколо флакон.

Никколо посмотрел сквозь него на свет, проникающий через окно, и кивнул.

— Подходящий цвет?

— Еще бы. Безупречный.

— Для начала добавь в лак одну каплю. Полагаю, экстракт легко в нем разойдется.

— Понял.

— Я отолью тебе немного. — Священник достал с полки пустой флакон и открыл его.

Омеро, слушавший разговор, попытался получше разглядеть состав. Он потянул носом в его направлении.

— Омеро, по-моему, на улице лежат дрова, которые нужно сложить в поленницу, не так ли? Не те ли это дрова, которые я просил сложить вчера и днем раньше? Теперь самое время выполнить это несложное задание. Я не требую от тебя многого. Это доставит мне большое удовольствие. Ты знаешь, я человек очень терпеливый, но когда мое терпение иссякает…

Омеро ринулся к двери.

Дон Фабрицио запечатал маленький флакон пробкой и передал скрипичному мастеру. Тот опустил склянку в карман. «Спасибо» тянулось за Никколо словно след, когда он поспешно исчез за дверью.

Несколько недель спустя, когда теплый солнечный свет заливал лабораторию, Фабрицио возился за своим верстаком.

— Омеро, сбегай в мастерскую Никколо и домой к герцогине и попроси их встретиться со мной в монастыре Святой Лючии. День необыкновенно хорош. Мы можем поработать над портретом святой Агаты. Пусть Никколо захватит скрипку, герцогиню нужно развлечь. Он мне понадобится на целый день.

Фабрицио стоял в задумчивости перед коллекцией пузырьков и кистей, держа в руке деревянное ведро. Он бросил в него несколько кистей.

— Теперь красители. Ага, вот он. Ляпис-лазурь, azzurro transmarino, цветок художника. Странно, что Омеро не продал его за моей спиной.

Он положил этот и другие красители в ведро и поспешил в монастырь. Во время пути перед ним плыло лицо герцогини. Фабрицио много дней всматривался в него, работая над картиной, и теперь это дивное видение часто его посещало. Он знал, что силой воли молодая женщина не уступает своему мужу. В городе герцога боялись за его нрав, но Фабрицио не сомневался, что герцогиня могла с ним в этом смысле потягаться. Она происходила из знатной семьи, где помимо нее было шестеро братьев. Как единственной дочери, ей очень рано пришлось научиться стоять за себя. Падре свернул за угол и подошел к монастырю. Более трех лет брака без потомства. Люди начинают судачить, а я потерпел полный провал. Я со своими снадобьями преуспел лишь в том, что даю ей ложные надежды.