В живых остались лишь двое. Ангжис, контуженный и окровавленный, встал на колени и выстрелил в меня из арбалета, промазав шагов эдак на тридцать. Пока он перезаряжал, я подскочил к нему и ударил клинком по горлу, не желая становиться мишенью. Оставив мертвеца, я поспешил к человеку в ливрее слуги герцога, который полз прочь, надеясь скрыться в кустах.

Я догнал его, и он, слыша шаги, повернулся в мою сторону, показывая пустые руки. Его уже немолодое лицо было искажено от ужаса и отчаяния.

– Пожалуйста, господин! Не убивайте!

Окровавленный эспадон в моей руке произвел на него самое удручающее впечатление.

– Пожалуйста! Я всего лишь слуга! Пощадите!

– Расстегни пояс.

– Что? – не понял он, дернувшись от звука моего голоса.

– Пояс. На нем корд. – Острием длинного клинка я указал на оружие.

Он дрожащими руками сделал, что велено.

– Встань. Сколько вас?

– Я не знаю, господин. Три, может, четыре отряда в разных местах. Я правда не знаю.

Может, он врал, а может, и нет. Мне было все равно.

– Знаешь, где город?

– Д-да. Недалече. Там. К утру можно управиться.

– Тогда уходи туда. И не возвращайся. Второй раз я могу тебе не поверить. Уходи.

Он не заставил себя упрашивать, смылся в лес, только его и видели. Тыква выразила всем своим видом неодобрение моему мягкосердечию и демонстративно поплыла обратно к Гертруде и Проповеднику. Я беспокоился о колдунье, но прежде взял арбалет ангжиса и четырнадцать болтов.

– Ты сукин сын, Людвиг! – безапелляционно заявил Проповедник, наставив на меня дрожащий палец. – Да падут тебе на голову все кары небесные, как мне едва не упали твои ублюдочные знаки! Я чуть не погиб!

– Тебе ровным счетом ничего не грозило.

– Святая невинность Девы Марии! Ты что, весь разум потерял, когда связался с этой ведьмой?! – завопил он. – Ты разве не видел, как этих несчастных перемололо невидимыми жерновами! Да мука получается и то крупнее! Представляешь, что бы от меня осталось, если бы я не был столь проворен?!

Я склонился над Гертрудой, все еще находящейся в трансе. Кость больше не торчала из ее руки, но кровь до сих пор сочилась.

– Тебе представилась уникальная возможность спасти нам жизни. В раю это зачтут. А пока просто позволь сказать, что я очень благодарен.

Это несколько примирило его со случившимся и теми моральными травмами, которые он заработал. На всякий случай я влил еще немного меда:

– Позволяю тебе напоминать мне о твоем подвиге в любое время и по любому поводу.

– Я непременно этим воспользуюсь, – ядовито произнес он, все еще дуясь. – А также попрошу запомнить, что это был первый и последний раз, когда я попался на твою удочку. Больше я в таких фокусах не участвую. От них слишком сильно попахивает дьявольщиной.

Я не стал ему говорить, что и сам не горю желанием использовать свой дар подобным образом, так как увидел, что на краю поляны стоит уже знакомая мне девушка в голубом платье. Я сделал шаг в ее сторону, и она поспешно отступила за деревья.

– Удивительно, – произнесла Гертруда, задумчиво разглядывая свою руку и осторожно шевеля пальцами. – Проповедник, ты меня поразил до глубины души.

– У ведьм не может быть души, – буркнул тот.

– Крайне философский вопрос, – улыбнулась она. – Не знаю, как у других, но поверь, моя душа находится при мне. Так вот, ты меня поразил, и я беру свои слова обратно. От тебя все-таки есть толк.

Проповедник громко, презрительно фыркнул, но было видно, что он очень доволен этим неожиданным признанием.

Мы остановились на краткий отдых уже в сумерках, когда осенний лес засыпал, а ледяной ливень вытекал из низких облаков с неторопливой покорностью судьбе, заливая все вокруг холодной безнадегой. Свод волшебного купола, как и в прошлый вечер, защищал нас от влаги, земля нагрелась от колдовства, даря комфорт и уют. Единственное, чего не было, так это еды. Мы были голодны, и наши животы то и дело требовательно напоминали нам о себе.

Где-то далеко что-то ревело и трещало, ломая подлесок, а затем угомонилось, оставив лишь шелест бесконечного дождя по буро-желтым, опавшим листьям.