Шрифт:
— Вот, высматриваю место, удобное для нашей высадки. Снежная колдунья выстроила знатные стены, но и в них найдётся прореха. В этом не сомневайтесь…
— Как мы уже добрались до ледовых полей?! — воскликнул Алёша. — А я то думал — до них плыть и плыть…
Старец, продолжая высматривать место, где можно было бы высадиться, объяснял:
— Три дня и три ночи несла нас чудесная ладья от брега Лукоморья и до этого места. Конечно, Оля хотела разбудить тебя, волновалась… Но я знал, что в Мёртвом мире ты прорываешься вперёд и вперёд, что тебе нельзя останавливаться ни на мгновенье, а потому… Ага, вот и подходящее место…
Только он это проговорил, как ладья устремилась к берегу, и вскоре уже вплыла в расщелину меж ледовыми стенами, настолько узкую, что едва протискивалась меж скрежещущих стен лебедиными своими боками, но вот и конец — усыпанная ледовыми обломками пещерка, а за ней — ведущее вверх, изъеденное ветрами и временем, трепещущее зловещими тенями ущелье…
ГЛАВА 11
"ПОСЛЕДНЯЯ БОЛЬ"
Последним на ледовый берег сошёл Дубрав, но, когда Алёша и Оля, спешно, взявшись за руки, пошли вперёд, он окликнул их:
— Подождите… Одну минуту…
Старец повернулся к живой, лебединой ладье, склонился пред нею, и прошептал слова благодарности, пожелал ей счастливого возвращения в Лукоморье; белёсое, берёзовое сияние разлилось вокруг чудесного этого судна, и оно медленно, величаво, уже не задевая узких ледовых берегов, выплыло в морской простор.
А потом они пошли: впереди, гордо распрямив спину — Дубрав — позади Алёша, Оля, Вихрь и Жар. Огненный пёс настороженно оглядывал изъеденные тёмными шрамами древние ледовые стены, был напряжён, иногда скрежетали его клыки.
— Надо осторожней быть, вместе держаться… — начала было Оля, но договорить не успела.
Несколько особенно плотных теней над их головами, вдруг издали жуткий, леденящие вопли, и чёрными глыбами метнулись вниз, на идущего впереди Дубрава. Старец вытянул навстречу им руки, и бросил… букет живых, собранных в Лукоморье цветов. Ослепительным пламенем вспыхнули твари, завывая, слепо бросились в стороны, врезались в ледовые стены, и прожгли в них пещеры, из которых ещё долго вытекала горячая, грязная и смрадная вода. Так была отбита первая атака, но — это было лишь началом.
— До этого казалось, что под стенами навалены груды острых ледовых обломков, но вот они зашевелились, и с отвратительным скрежетом стали подыматься. Оказывается — это были сотканные изо льда людские фигуры, несмотря на их уродливость, острогранность, несмотря на то, что при движении некоторые из них (видно — самые древние), покрывались трещинами — они не были одноликой массой. В каждым из них угадывалось своё лицо — когда-то они были людьми.
И вновь ступил навстречу Дубрав, и ясным, полным прекрасного, сильного чувства голосом проговорил:
— Возьмите жар моего сердце. Всю Любовь свою отдаю вам. В Любви умираю, и это воскресит вас…
— Нет, нет… — тихо прошептала Оля.
— Прощайте. — Дубрав обернулся к ним, и в последний раз взглянул умиротворённым, вечно-любящим, бесконечно глубоким взором.
А потом Старец обернулся к ледяной толпе, до которой оставался один последний шаг. Он глядел на них тем же полным высшей, вселенской Любви взором, и толпа, никогда не видевшая подобного остановилась — он сам шагнул навстречу им, и проговорил:
— Возьмите же моё сердце, бедные вы…
Жадные ледовые клыки вцепились в его одежду, легко разодрали, разодрали грудную клетку (ни единого стона не вырвалось из побелевших уст могучего старца) — и вот уже пылает перед ними счастливым, вечным фонтаном Жизни сердце; и тогда все они, так долго не ведавшие этой самой жизни, потянулись к нему десятками, а то и сотнями морозящих губ, каждый хотел насладиться хоть глотком этого света — а сердце полыхнуло подобно Солнцу… И не было уже ледяных фигур — обратившись в счастливо-златистый весенний поток, они, словно пробудившиеся от долгого сна младенцы, устремились вниз по ущелью, едва не сбили с ног Алёшу и Олю — но ребята всё-таки, держась друг за друга устояли, и тут же стали пробиваться к тому месту, где в последний раз видели высокую, могучую фигуру Дубрава. Поток схлынул, и они бросились из всех сил — там ничего не было, и тогда Алёша схватился за раздираемое болью сердце, и проскрежетал:
— Мы ещё посчитаемся! Мерзкая ты колдунья! Сейчас! — в ярости он сжал кулаки, вскочил на ноги, и тут же рухнул обратно на колени. — Прямо сейчас прорвусь ко Вратам! Оля, ты только не возвращай меня — я в себе сейчас такие силы чувствую…
Алёша не договорил, склонил свою истомлённую, увитую седыми прядями голову, и погрузился в Мёртвый мир.
Оля тихо плакала над ним, и ласковые, пришедшие из глубин воздуха слова лились из неё:
Зима пройдёт, как все иные зимы проходили,И в сердце ты забудешь холода;Всегда со мной — светила нас благословили,И в смерти я с тобой — всегда… всегда…