— Фи, как вульгарно, — сморщилась Инга. — С чего бы ты это?..

— А ты не знаешь?

С того дня, как она изменила ему с Голиковым, он все чаще грубил ей, все больше ненавидел.

— Дорогой, давно пора забыть про тот прискорбный случай.

Инга выгнулась похотливой кошкой, развалилась на кровати, приняла вызывающую позу. Ее красивая нога обнажилась в разрезе халата.

Обычно это действовало на него. И сейчас тоже.

— Ну ты и сука! — беззлобно сказал он.

Она восприняла это не как оскорбление, как игру.

— Твоя сука! — проворковала она.

С плотоядной улыбкой на сочных губах она встала с постели, подошла к шкафу. Достала плетку, наручники. Скинула с себя халат.

Она была неотразима.

Инга подала ему плетку, сама пристегнулась наручниками к спинке кровати. Приняла эффектную позу, выставила на обозрение обнаженную спину и чудную попку.

— Дорогой, я хочу, чтобы ты простил меня! — в экстазе простонала она.

И медленно стала извиваться.

Матвей Данилович скинул с себя пиджак. Покрепче сжал в руке плетку и подошел к ней.

— Сука! — И не очень сильно хлестнул ее.

— О-о! — сладострастно протянула она.

— Сука!!

— А-ах!! — на этот раз к ее восторгу примешалась боль.

Нырков уже хотел отбросить в сторону плетку. Но вдруг представил на ее месте Маргариту.

Маргарита просто не могла принять такую позу, бессовестно обнажить задницу. И уж она бы не допустила, чтобы ее хлестали плеткой, — не важно, игра это или нет. И никогда бы не променяла его на другого мужчину.

Маргарита — ангел. Она просто не может изменять… А эта сука… Мразь! Грязь! Ничтожество!

— Тварь!!! — взбесился Нырков.

И начал хлестать изменницу жену по спине, по бедрам, по голове. Он бил со всей силы, и она орала как резаная.

Он отбросил плетку, когда устала рука. Но взялся за трость с костяным набалдашником. И снова обрушился на нее.

Сначала Инга кричала, затем только хрипела. В конце концов она замолчала. Навеки.

Инга была уже мертва. А он все продолжал молотить ее тростью по голове. Никак не мог унять приступ бешенства.

Рома выехал за город, углубился в лес. И по ухабистой дороге двинулся вдоль реки. На десятом километре у него кончился бензин.

Он бросил машину и дальше двинулся пешком. Но прошел немного, с километр. А затем разделся, переплыл реку и двинулся в обратном направлении.

Опасно идти дальше. Местности в этом направлении он не знал. Никогда сюда не заглядывал, ни в детстве, ни в юности. А еще, говорят, нечистая сила в Семиреченских лесах водится. Волки-оборотни. Может, и чушь. А может, и нет.

По крайней мере, одну нечистую силу он знает — это Нырков. Его люди будут вести на него охоту. Опасно?.. Очень… Так что шутки в сторону.

Рома хорошо знал другие места, в противоположной стороне от города. Там и тайга чуть пожиже, и охотничьи угодья отменные — в смысле охотничьих домиков в лесной глуши довольно. Есть где скрываться. Своих друзей там дождаться можно, а потом вместе с ними на охоту. Но не в лес, а из лесу. Двуногих зверей в оборот брать. Несладко придется Ныркову и иже с ним…

Но сначала оружие. И телефон. И только затем уже все остальное — теплая одежда, сухари, соль, спички.

О Рите он сейчас не думал. Не до нее. Хотя, конечно, душа к ней тянулась.

Скоро он вернулся к тому месту, где бросил машину. Но с другой стороны реки. Желто-синий «уазик» мог видеть издалека. Только он на него и не посмотрел бы, если б не услышал шум двигателей.

Рядом с брошенным «козлом» стояли два джипа. Машины совсем новенькие. Возле них крепко накачанные хлопцы. Деловые, морды наглые, холеные. Хозяева жизни, итио мать. У одного к уху карманная радиостанция приложена. С умной рожей кому-то указания дает. Жестикулирует. Пальцы веером крутит. Ублюдок!

Слов его Рома не слышал — далеко. Но понял язык жестов. «Надо, короче, беглеца перехватить. Вперед он, типа, пошел, в натуре…»

Только ошибается браток. Не вперед уходит Рома. Назад. По другой стороне реки. По незнакомой, но четко ориентированной дороге. Через лес вдоль реки. Прямо к дому выйдет. Только поздно это будет. Глубокой ночью…

Работы в часовне шли полным ходом. Миша и Иннокентий работали как проклятые, и днями и ночами. И за себя трудились, и за Веронику.