Шрифт:
Иван посмотрел на плечо, оно было аккуратно забинтовано — рана неопасная, но кожа болела. Он налил водки и залпом опрокинул её. Ивана неожиданно обожгла мысль, что он невезучий, что он сломанный талисман, который приносит только несчастья. Водка опустилась в желудок, а в крови растворилась другая мысль: людям внушает уважение расчётливость, они уравнивают, объединяют расчёт с разумностью, инстинктивно проникаясь доверием к человеку, который умеет пользоваться ими, потому как только расчётливые люди получают лакомый кусок пирога.
Высоко в небе желтела тревожная луна, она словно спала с лица и была ужасна в своей ущербности. На улице было по-зимнему холодно. Иван поднял голову, и две луны отразились в его глазах. Внезапное одиночество навалилось и погребло его — видимо, ему не суждено быть с кем-нибудь вместе, его удел остаться на всю жизнь одиноким и неприкаянным, он опустил голову, и на небе осталась одна луна. Что он может предложить своей женщине — ничего. Ему захотелось уйти и оставить Марину в покое, чтобы она починила и наладила свою жизнь.
Проснувшись на следующий день, Марина долго не могла открыть глаза.
— Поднимите мне веки. — От вчерашних слёз глаза и нос опухли, и почему-то чесалось в горле. Марине казалось, что она постарела, обветшала. — Иван, — позвала она ломким голосом. Он не ответил. Сердце стучало, зачем ему нужна сумасшедшая, нищая, больная женщина тридцати семи лет, когда вокруг есть столько молодых и красивых.
Она подставила под ледяную струю лицо, лоб и щёки стало ломить холодом. Полотенце неприятно пахло сыростью. В коридоре послышался шорох, Марина вздрогнула, швырнула полотенце на пол. В дверях ванной стоял Иван. В руке он держал ирисы.
— Я принёс булочки.
— Спасибо.
— Как ты?
— Хорошо.
Иван погладил её по голове.
— Теперь я знаю, какой ты была в детстве. — Он нагнулся, чтобы поднять полотенце.
— Не трогай, оно грязное.
— Я постираю.
— Не надо.
— Мы справимся.
— Да, — не глядя на него, сказала женщина.
— Жизнь сама за нас что-нибудь придумает.
— Ничего она не придумает. Она жестокая и безразличная.
— У-у-у, какая ты! Ты же сама учила меня быть оптимистом!
— Я кончилась!
Он крепко обнял её.
— Замёрзла? Ладно, хватит жалеть себя, пошли готовить завтрак!
Марина жевала булку, и это не доставляло ей никакого удовольствия, тогда как обычно она ела жадно, быстро — смотря на неё, любой человек начинал чувствовать голод. После завтрака Иван повёз Марину в милицию. На полдороге она попросила остановиться, набрала номер телефона, в трубке послышался знакомый, лесной голос Зины.
— Наташа дома?
— Нет.
— А где она?
— Поехала к Инге.
— Как она себя чувствует?
— Кто?
— Инга.
— Не знаю. Наташа не звонила.
— Пока.
— Марина…
— Что? Я опаздываю.
— Ладно, тогда в другой раз.
— Ну, говори.
— Мне нужны деньги.
— Сколько?
— Сто.
— Хорошо.
— Я заеду к тебе в ателье.
— Нет, приезжай в десять домой.
— Так поздно?
— Да, — Марина отключила телефон.
Глава 21
Около входа в ателье собрались швеи, они пришли полчаса назад и ничего не понимали — обычно хозяйка никогда не опаздывала. Марина, осторожно ступая по земле, подошла к ним. Работницы удивлённо разглядывали её, как разглядывают дети красивых женщин, словно обнюхивая их лица.
Марина медленно открыла дверь и впустила людей. За окном повисло серое, лохматое тучами солнце, звуки природы словно тонули во влажности, разлившейся в воздухе. Марина стала всматриваться в лица. На них было одно выражение на всех — недоумение.
Неожиданно женщины с ожесточением посмотрели на хозяйку, потом на Ивана. От этих юрких, острых взглядов мужчина попятился.
— Девушки, случилось несчастье, нас ограбили. Какие-то пальто испорчены, какие-то придётся восстанавливать. Но мы дамы боевые и справимся!
С каждым новым словом Марина овладевала собой, голос наполнялся силой, фигура становилась подтянутой, румянец притекал к щекам. Иван с изумлением смотрел на свою женщину.
И вдруг на пороге Марина увидела Наташу. Девушка вошла и встала посреди подвала. Она озиралась по сторонам, на виске пульсировала вена, лицо вытянулось и походило на морду борзой, и стук её сердца бился в душные стены.