Шрифт:
Марина почему-то пожала руку Зины и достала из холодильника большой казан куриного плова, который приготовил Иван. Зина опрокинула в кастрюлю лицо и пришла в невероятное возбуждение. Откинув от себя сестринские горечи и волнения, которые, по её мнению, в одну минуту развеются после сытного ужина, она стала накрывать на стол.
— А выпить есть? — поинтересовалась она.
Марина улыбалась, следя за монументальной фигурой Зины, которая с лёгкостью балерины парила по кухне, жонглируя тарелками, приборами и рюмками, Марина достала бутылку водки.
— Ну, живём!
Они сели за стол, разложили еду, налили полные рюмки. Зина взмахнула куриной ногой, провалила в себя глаза, завибрировала и застонала, вся отдавшись предчувствию вкуса. Её отделял от куриной ноги всего один рывок, она уже открыла рот и чуть подалась вперёд, как вдруг во входную дверь позвонили.
— Кого это чёрт несёт? — забеспокоилась Зина, так и вися над столом вместе с птичьей ногой.
— Не волнуйся, еды много.
В прихожую вошёл мужской голос, Марина двинулась ему навстречу.
— Спасибо, дорогой, отнеси на кухню. И не капай на пол! Куда шапку бросил! И что с твоим лицом, ты напился?
— Господи, сколько сразу вопросов и восклицаний! Аллергия началась, вытяжка плохо работает.
— Ты себя угробишь, и у нас родятся уродцы, обжоры вместо розовых малышей.
В дверном проёме появилась высокая фигура Ивана. Он нёс в правой руке букет гвоздик, а в левой грязный шарф, с которого капала коричневая жижа. Вид у него был уставший, кожа вокруг губ стала зеленовато-белой, в уголках рта были заметны сухие трещинки, на щеках проступали красные пятна, похожие на метрики.
— Вот, в самую лужу! — сказал он Марине.
Иван зацепился за ручку двери, неловко повернулся и увидел женщину, сидящую за столом. Пасть Зины истребляла остатки куриной ноги. Женщина зарделась нежным румянцем. Иван расхохотался.
— Раблезианское дитя, ты как сюда прикатилось?
— Иван! — плюясь рисом, воскликнула Зина.
— Ну, даже не подождёт! Всю жизнь так! Сожрёт всё самое лучшее, а потом ещё и ко мне в тарелку лезет, — протиснулась на кухню Марина. — Ну и что, вы хотите сказать, что знакомы?
— Господи, как же я раньше не догадался! — вскрикнул он и поднял Марину на руки.
— А почему не меня? — обиженно спросила Зина.
— Надорвётся, — ответила Марина.
— Это ты, моя рыся.
— Поставь меня на землю и не трогай грязными руками.
— Так это ты?
— Да что я? — не поняла Марина. Иван обратился за разъясняющей помощью к Зине.
— Помнишь, я тебя просила сшить пальто для десятилетней девочки?
— Да, ну и что?
— Так это для Ивановой дочки.
— Подошло?
— Да. — Иван покраснел и опустил женщину на пол. — Спасибо тебе большое.
— Ты чего такой красный, как из бани вышел? — жуя, спросила Зина.
— У вас душно. — Иван подошёл к окну и открыл форточку.
— Не за что, обращайся ещё.
Зина перекрестилась и даже остановила работу челюстей, размалывавших в труху птичьи кости:
— Марина, что с тобой? Ты белая, как смерть. Что-то случилось?
Иван хотел было ответить, но Марина сжала его локоть.
— Вымой ты наконец руки. Не здесь, в ванной.
— Что случилось? — ещё раз спросила Зина.
— Ничего. Давление, наверное, — сказала Марина.
Зина недоверчиво посмотрела на неё, потом на Ивана. Марина толкнула его бедром:
— Я себя весь день плохо чувствую. Иди, иди, вымой руки от своих химикатов, и нечего смотреть на меня кастрированным телёнком.
— Ну, тогда надо выпить, — предложила Зина.
Время тонуло в выпитой водке и рассказанных историях из прошлой жизни, о путешествиях по белому свету, о том, что даже в провинции Франции высаживает деревья, как морковки на грядках, ровно, рядами, идущими на мир войском классицизма, о том, что в Америке мужчины не открывают женщинам двери и не подносят чемоданы, освобождённые дамы с приклеенными ногтями сами тащат скарб и очень гордятся своим свободолюбием, о том, что в Японии самомоющиеся унитазы, в которые русскому человеку неудобно справлять нужду, так надменно они пахнут лимоном. На четвёртом часу, высиженном на кухне, Марина наконец спросила:
— Зина, мне сегодня приснился странный сон. Он у меня из головы не идёт.
— Что за сон?
— Зина отлично толкует сны, — пояснила Марина отяжелевшему от разговоров Ивану, чья голова клонилась к её плечу.
Марина пересказала сестре, что ей снилось, Зина слушала с закрытыми глазами и покачивалась из стороны в сторону. Иван сквозь дремоту улыбался. Марина закончила говорить, Зина ещё несколько секунд не открывала глаз, Марина нетерпеливо застёгивала и расстёгивала пуговицу на кофте. Наконец Зина очнулась: