Шрифт:
Света вгляделась в женщину напротив — волосы, будто посыпанные пудрой, карие глаза с глубоким взглядом, ласково сложенные губы.
— Сейчас отдохну и дальше пойду. Мне кажется, что мы раньше встречались…
Светлана молчала, завороженно глядя на незнакомку.
— Где? Может быть, в театре?
— В театре я не была, — переборов себя, ответила Света.
— Никогда?
— В Москве.
— Вы не москвичка?
— Я из Волгограда.
— Какой длинный город, он, кажется, тянется вдоль Волги километров восемьдесят. Ах да, вспомнила — в кафе с пани Вроней. — Женщина встала, шурша своим плащом, складки которого выдыхали старинный аромат. — Простите её за грубость. Она очень одинокая, — добавила она шёпотом. — Я пойду, нужно успеть поменять паспорт. До свидания и удачи в этом огромном Вавилоне. Берегитесь — он меняет судьбы людей. Когда-то он изменил и меня. Простите, старость болтлива и глуха.
Светлана пробежала буквы на пластмассовой табличке и не смогла сложить их в слово. Она оглянулась на старую женщину, но красота исчезла, растворившись среди стендов с портретами преступников, пропавших людей, особо заслуженных работников милиции. Света резко рванула дверь, зашла внутрь…
Глава 24
На похоронах народу было много и слишком мало, все позабыли Веру Петровну. В ушах был ветер. Он был сердит и неряшлив, разбрасывал по небу клочки туч, рвал с деревьев листву, мешал людям справлять несчастье, набрасывая на их лица шарфы, спутывая волосы.
Марина смотрела в осунувшееся лицо матери. Могила зияла перед ней отвратительной ямой, похожей на вонючее чрево чудовища, питающегося умершей человеческой плотью, сейчас оно расправится с мамой, а после накинется на неё, она самая старшая, за ней никого нет, её линия рода прерывается.
Марина посмотрела на Ивана, он стоял под берёзой, женщина перевела взгляд на племянницу, та бесшумно стонет, уткнувшись в руки Вадика, а Зинка орёт, орёт, как труба, и от этого звука никому нет спасения. Она измотала всех гостей праздника будущей жизни, ведь, по сути, что такое похороны — это праздник будущей жизни, после долгого, мучительного падения в пропасть ты начинаешь медленно идти в гору, и это чувство подъёма не знает печали, ты только что расстался с болью, когда всё внутри тебя ежесекундно умирало, и теперь впереди целая вечность покоя.
Иван наблюдал а Мариной, его потрясло выражение её лица — на нём застыла стеклянная маска, черты скривились, глаза некрасиво выпучились, руки плебейски покраснели. Марина всё время тёрла нос, хотя она не плакала. Иван поёжился, ему захотелось послушать удары её сердца.
Гроб с телом стали опускать в могилу. Зина бросилась к нему и заколотила руками по крышке. Марина боялась сдвинуться с места, ей казалось, что если она пошевелится, то земля разверзнется и поглотит её вместе с мамой. Она беспомощно посмотрела на Ивана, тот, отключившись, глядел перед собой. Почувствовав пристальный взгляд женщины, он схватил Зину, та забилась в рыданиях на его груди.
На поминках все ели кутью, блины с сёмгой и телячьи котлеты, произносили казённые, взятые напрокат речи и делали вид, что расстроились. Трое дальних родственников, приехавшие из Подмосковья чтобы отправить усопшую в последний путь, ели с жадностью, а маразматическая старушка, должно быть, глава их рода, подошла к Марине и почему-то спросила писклявым голосом:
— Ты, Мариночка, нас, ради бога, не бросай. Мы без тебя не проживём. Как ты думаешь, мне руки надо мыть? Полагается? А то я землю кидала, теперь они, наверное, запачкались.
Через минуту, позабыв про своё чистоплотное намерение, она подошла к столу и смахнула к себе в авоську несколько сдобных булок. Марине стало стыдно. Она не выдержала и громко, давясь слезами, как плачут дети, разрыдалась, потом схватила целлофановый мешок и собрала в него остатки еды, поставила в угол неподалёку от старухи.
На улице пошёл снег.
Глава 25
В три часа Марина сидела за рабочим столом и медленно впихивала в себя бутерброд с раскисшим от помидора хлебом. В дверь позвонили. Марина, дожевав кусок, накрасила губы и медленно направилась к входу. Работницы смотрели на неё удивлённо и растерянно. Воздух в ателье дрожал и не пропускал солнечный свет. Кто-то вскрикнул, Марина обернулась, на пол упала капля крови — Нина, временно заменившая Наташу, та вернулась обратно к Инге, посмотрела на хозяйку с укором, она порезалась закроечным ножом. Марина глубоко вздохнула, упёрла руки в поясницу, наклонилась назад до хруста в позвоночнике, попросила, чтобы помогли Нине.
На пороге стояли два человека в дорогих пальто и в шляпах. Они пристально смотрели на Марину, их лохматые усы тоже, казалось, изучали её. Женщина ещё раз глубоко вздохнула.
— Милости просим, — сказала она и жестом пригласила мужчин войти в ателье.
Они переглянулись, перед ними была красивая женщина, её глаза, голубые и дерзкие, смотрели с вызовом, на губах, как революционный флаг, играла красивая улыбка. Они опять переглянулись, и их усы словно обмякли, потеряв свой воинственный вид.
— Мы пришли…
— По делу, — подсказала Марина.
— Я бы хотел сшить пару брюк, — заявил один из них, который был чуть ниже, с серыми глазами.
— Да, брюки всегда шли мужчинам.
— О чём это вы?
— Да так. Какие изволите? Зимние?
— Да.
— Ткань ваша?
— Да.
— Нужно снять мерки.
— Хорошо.
Марина взяла со стола сантиметр и ринулась к нему, его взгляд замер, он резко отошёл в сторону, наверное, боясь, что его задушат и жизнь оборвётся, так и не начав разворачивать саван своего бессмертия.