Иван долго звонил, потом начал стучать, Марина не открывала. Отовсюду послышались возмущённые голоса соседей, грозящие вызвать милицию, казалось, они сочились сквозь стены, через швы кафеля, через биение света. Иван не выдержал и побежал вниз, больше всего в жизни он боялся навязываться.

Всё вдруг стихло. Обвал тишины, в комнату ворвалось одиночество, оно начало давить на уши, разрывать всё внутри. Марина согнулась и начала истошно выть, крик и обвинения, так и не сорвавшиеся с губ, вырывались в зверином вопле — её грёбаная жизнь накрыта стеклянным колпаком, из-под которого не вылезти, который так и не даст кому-то рассказать о себе, рассказать по-настоящему, со слезами и болью. Враньё! Всё враньё! Жизнь враньё! Она частенько жалуется. Ну и что! Всё равно никто не слышит.

Кап-кап, с потолка кухни капала вода, била копытами об алюминиевое дно. Марина вылила наполнившееся ведро и долго смотрела, как плавают на дне песчинки. От брызг пол был мокрый и скользкий. Она выбежала из кухни, через полчаса её лицо было ярко накрашено, она надела нарядный костюм и новые колготки.

Иван спал в своём такси и не увидел, как женщина вышла из подъезда, как пошла вдоль тротуара, как скрылась в ночном городе.

Марина стояла посреди улицы — на неё лился лунный свет, смотрели любопытные звёзды. Одна звезда спустилась и села прямо на её плечо, Марина улыбнулась и пошла дальше.

Пять часов утра. Внизу течёт река, а всё остальное замерло в голубой мгле, только одна вода живёт и сопротивляется ночному волшебству. В ней горят искры погребённых желаний, остывают млечные пути человеческих судеб, она холодная и неверная, полная таинственных предчувствий и обещаний. А на другом берегу стоят три одинаковых здания, только разного цвета.

— Три поросёнка! — воскликнула Марина.

Где-то вдали мерещится огромная статуя Петра или Колумба или просто ночного призрака, никуда не спешащего. Парус его корабля давно поник, а сердце потухло.

— А вот и старый, потрёпанный волк!

Марина поднялась по Каменному мосту, немножко задохнулась. Посмотрела на древние стены Кремля, такого прекрасного и радостного, как смех зари. Она оперлась на гранитный бортик и замерла. В лучах фонаря на камне парапета виднелась надпись: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною», а рядом был нарисован лохматый старик, сидящий на облаках, который огромным циркулем прочертил круг. В кругу стояли праведники, а за его пределом метались грешники, которых хватали огромные черти и складывали в авоськи, так что руки и ноги вылезали из дыр и пытались зацепиться и вырваться наружу.

Марина резко обернулась — за её спиной белый, праздничный храм, надувшийся от собственной гордости, парил над городом на золотых куполах. Марина вздрогнула — на неё шли два привидения в вылинявших джинсовых костюмах, белые, бездушные, как воздушные змеи, ровно летящие над землёй. Женщина прошла сквозь них и продолжила путь, то и дело поглядывая на звезду, притаившуюся на плече. Она продрогла и зашла в кафе выпить чашечку кофе. Кофе показался крепким и вкусным. Напротив неё сидел сморщенный незнакомец, чем-то похожий на старика с парапетной живописи, только не такой значительный и грозный, вокруг его глаз лучились морщины. Старичок скачкообразно поднялся и шатким шагом подошёл к женщине. Поспешно сняв шляпу, так что его седой чуб завис над головой в знак вопроса, старик поклонился:

— Здравствуйте.

— Доброе утро, — отозвалась Марина.

Он, улыбаясь, глядел на неё и молчал.

— Я вас, кажется, где-то видела?

— Вы очень красивы.

— Спасибо. — Она пыталась вспомнить, где они встречались.

— Красота приносит несчастье? — почему-то спросил он и кашлянул в маленький кулак.

— Почему?

— Погодите, всё будет хорошо. Не причиняйте себе слишком много боли, всё уляжется, образуется. Беда уйдёт. Вы её сами позвали, сами и прогоните. У каждого действия есть противодействие, любой поступок тянет за собой шлейф последствий. Что-то сделал три года назад, а результат показался только сегодня. Это происходит и с хорошим, и с плохим.

— Зачем вы всё это говорите? Я вас не спрашивала.

— Спрашивали.

— Официант! — раздражённо крикнула Марина.

— Погодите. У вас замечательная звезда!

— С неба упала!

— Это видно невооружённым глазом, — старик подмигнул.

К их столу подошёл официант — румяный здоровяк. Он взял деда за шиворот и выволок из ресторана. Марине сделалось стыдно, её дыхание задрожало и обожгло губы упрёком.

— Что это вы? — спросил вернувшийся официант.

— Счёт, пожалуйста.

— Он того, с улицы 8 Марта.

— Счёт, я сказала!

За спиной послышался стук. В раме окна стоял старик и смотрел на неё доверчивыми глазами постаревшего ребёнка. Марина вскочила из-за стола, выбежала на улицу — его нигде не было. Она топнула ногой, и грязные капли сели на подол её светлой юбки.

Загорался рассвет, по небу неслась колесница Зевса, рядом с ним сидела Аврора. Они в своей античной стати гордо взирали на ангелов, чьи строгие лики не глядели на них. Ангелы укоризненно качали головами и звенели: