Шрифт:
— Да что ты лыбишься, сама знаю!
— Ты же её так любила.
— Да.
— И ты для неё была как родная дочь.
— Да.
Вадик вскочил с кровати и стал одеваться. Наташа следила за ним.
— А ты что, сам не говорил — проклятая нищета, проклятая нищета! Вот и напроклинал нищету, так что мне, женщине, в самом женственном положении, пришлось стать мужчиной. Любовь, дорогой мой, это не слова, а поступки. Хочешь быть великим, делай для этого хоть что-нибудь, а не сиди на кухне и не рассуждай, что весь мир зловонен и негостеприимен. У слабого мужчины всегда много оправданий, почему его мужское достоинство болтается беспомощной плотью! Ты во всём виноват! Мерзкий маленький пачкун! Юродивый! Карлик!
Вадик включил свет. Лицо Наташи было белым от ярости. Юноше показалось, что ещё чуть-чуть — и она убьёт его, поколотит своими большими руками, забьёт до смерти. Он опустился на стул.
— Наташа, я не хочу тебя такой. Ты же…
— Ещё скажи, что я Леди Макбет?!
— В ней был аристократизм.
Девушка иступлённо засмеялась и сорвала одеяло на пол.
— А разве я виновата, что ты не можешь совершить ни одного мужского поступка? Я будущая мать, и у меня нет ни совести, ни места для принципов. Мне нужно выжить, выжить самой, спасти своего ребёнка. Я хочу денег, хочу счастья, хочу будущего!
Вадик смотрел на неё с детским испугом и не мог отвести глаз. Перед ним стояла не рыхлая девушка, которую он полюбил за слабость и робость, а бешеный зверь, готовый разорвать любого, кто встанет на его пути. Её рыжие волосы горели страстью безумного поступка, большие, набухшие груди были обнажены и не стеснялись своей наготы. Вадик бросился перед ней на колени, обнял ноги. Она отпихнула его, он упал, но опять поднялся и обнял её за ноги. Ещё несколько секунд он чувствовал, как её голени дрожат, готовые отпихнуть его, а потом они сдались, стали преданными и жалеющими.
— Наташенька, я люблю тебя. А ты меня?
— Нет.
— Врёшь!
— Нет.
— Ну, тогда я буду любить тебя один.
— Нет.
— Ты хочешь быть со мной?
— Да.
— Ты любишь меня?
— Да.
— Тогда верни деньги.
— Нет.
— Верни и покайся! Она же тебя любит. Эти деньги нам счастья не принесут. Они — проклятые.
— Мне страшно.
— Я пойду к ней и скажу, что это я тебя надоумил. Хорошо?
— Нет.
— Мне терять нечего, она всё равно меня не любит.
— Нет, я заварила эту кашу, я и буду её расхлёбывать.
— Нет, в конце концов, я мужчина. И ты должна меня уважать. Любовь зиждется на уважении! Мы молоды, и у нас вся жизнь впереди, и прожить её надо достойно.
Наташа залезла под одеяло и закрыла глаза, Вадик прижался к её животу.
В его униженном, обнищавшем сознании разгуливал сквозняк, хотелось надеть калоши и убежать в лес, и там одичать, потеряв свою человеческую личину в космах и бороде, и уже больше никогда не задавать себе неразрешимых вопросов, не трусить в философских разглагольствованиях и не ждать любви, которая всё равно обманет и обернётся катастрофой.
Глава 28
Начальник налоговой полиции Киевского района вызвал к себе старшего инспектора Диденко. Плотный мужчина в дорогих очках на тонком носе-клюве сидел за столом, читая книгу под названием «Фараон». Он был одет в приличный костюм, и его вытянутое лицо было серьёзно и многозначительно, такие люди на простой вопрос отвечают витиеватой фразой, и выражение их глаз намекает на дополнительный смысл, скрытый за сказанными словами. Отщипывая от сдобной булки маленькие куски, он клал их в маленький рот, с маленькими, бисерными зубами, видимо, он очень дорожил сдобой — когда Иван Сергеевич вошёл в кабинет, начальник поспешно спрятал тарелку в ящик стола.
— Иван Сергеевич, ты что же набедокурил? — строго спросил начальник.
— Не понял, Пётр Семёнович?
— Звонили из городского управления, требуют, чтобы ты оставил в покое гражданку… — он смахнул в ладонь крошки со стола и высыпал их в рот, взял листок с фамилией, — Добродушеву Марину Львовну.
— Не их дело! — прошипел себе под нос Диденко, оттенок его худого лица стал мучительно-бледным, почти что мертвенным, как будто он боялся, что сейчас на свет вытащат его неприглядную тайну.
— Говорят, что ты в неё втюрился, — и Пётр Семёнович закрякал своим поразительно маленьким ртом.
— Неправда! — горячо возразил Иван Сергеевич.
— Бояться нужно только не высказанных слов, дорогой ты мой сотрудник. В общем, эти говноеды из городского требуют, чтобы мы от неё отстали. Ты пока приспусти на тормоза. И не забывай, что пятая часть фараон! — Он ткнул своего подчинённого пальцем в бок, и его лицо неожиданно из продолговатого сделалось горизонтальным.
— Что это вы?