Стихотворения (1816-1824)
вернуться

Байрон Джордж Гордон
Шрифт:

25 ноября 1816 г.

Перевод А. Арго

Песня для луддитов

Как за морем кровью свободу свою Ребята купили дешевой ценой, Так будем и мы: или сгинем в бою, Иль к вольному все перейдем мы житью, А всех королей, кроме Лудда, – долой! Когда ж свою ткань мы соткем и в руках Мечи на челнок променяем мы вновь, Мы саван набросим на мертвый наш страх, На деспота труп, распростертый во прах, И саван окрасит сраженного кровь. Пусть кровь та, как сердце злодея, черна, Затем что из грязных текла она жил, – Она, как роса, нам нужна: Ведь древо свободы вспоит нам она, Которое Лудд насадил!

24 декабря 1816 г.

Перевод Н. Холодковского

***

Не бродить нам вечер целый Под луной вдвоем, Хоть любовь не оскудела И в полях светло, как днем. Переживет ножны клинок, Душа живая – грудь. Самой любви приходит срок От счастья отдохнуть. Пусть для радости и боли Ночь дана тебе и мне – Не бродить нам больше в поле В полночь при луне!

28 февраля 1817 г.

Перевод С. Маршака

Томасу Муру

Вот и лодка у причала, Скоро в море кораблю. Скоро в море, но сначала Я за Тома Мура пью. Вздох я шлю друзьям сердечным И усмешку – злым врагам. Не согнусь под ветром встречным И в бою нигде не сдам. Пусть волна ревет в пучине, Я легко над ней пройду. Заблужусь ли я в пустыне, Я родник в песках найду. Будь хоть капля в нем живая – Только капля бытия, – Эту каплю, умирая, Выпью, друг мой, за тебя. Я наполню горсть водою, Как сейчас бокал – вином, И да будет мир с тобою, – За твое здоровье, Том!

Июль 1817 г.

Перевод Л. Шифферса

На рождение Джона Уильяма Риццо Гопнера

Пусть прелесть матери с умом отца В нем навсегда соединится, Чтоб жил он в добром здравьи до конца С завидным аппетитом Риццо.

20 февраля 1818 г.

Перевод А. Блока

E Nihilo Nihil[1], или Зачарованная эпиграмма

Рифм написал я семь томов Для Джона Меррея столбцов. Немного было переводов Для галльских и других народов; Для немцев два, – но их язык Мне чужд: к нему я не привык. Страсть воспевал я вдохновенно, (Что нынче петь несовременно), Кровосмешение, разврат И прочих развлечений ряд, На сценах услаждавших взгляды И персов, и сынов Эллады. Да, романтичен был мой стих, И пылок, по словам других. Чистосердечно иль притворно, Но многие твердят упорно, Что в подражаньях древним, – им Стиль классиков невыносим. Но я к нему давно привычен, – И, – как-никак, – теперь классичен, Но промах я уразумел И, чтоб исправиться, запел О деле более достойном – Подобном славным, древним войнам. Слагал я песни, как Нерон, – И Риццо пел, – как Рим пел он. Я пел и что ж?… Скажу без лести Великой вдруг добился чести: Четыре первые стиха (Хотя они не без греха) Наметили для переводов Четырнадцать чужих народов! Так меркнет блеск семи томов Пред славой четырех стихов. Я эту славу посвящаю Ринальдо повести моей. В ней "аппетит" я воспеваю А переводчик – (о, злодей!) С развязностью донельзя милой Его вдруг заменяет "силой". О Муза, близок твой полет, Так дай же, Риццо, мне доход!

Февраль 1818 г.

Перевод В. Мазуркевича

К мистеру Меррею

Стрэхен, Линто былых времен, Владыка рифм и муз патрон, Ты бардов шлешь на Геликон, О, друг Меррей! В безмолвном страхе пред судьбой Стихи проходят пред тобой… Ты сбыт находишь им порой, О, друг Меррей! "Quarterly" книжечка давно Стола украсила сукно, А "Обозренье"? Где ж оно, О, друг Меррей? На полках книг чудесных ряд: С "Искусством стряпать" там стоят Мои стихи… Что ж, очень рад, О, друг Меррей! Заметки, очерки есть там, Морской листок и всякий хлам, Что только ближе к барышам, О, друг Меррей! Хоть жаль бумагу мне марать, Но как, – раз стал перечислять, О "Долготе" мне умолчать, О, друг Меррей!

Венеция, 11 апреля 1813 г.

Перевод С. Ильина

Стансы к реке По

Река! Твой путь – к далекой стороне, Туда, где за старинными стенами Любимая живет – и обо мне Ей тихо шепчет память временами. О, если бы широкий твой поток Стал зеркалом души моей, в котором Несметный сонм печалей и тревог Любимая читала грустным взором! Но нет, к чему напрасные мечты? Река, своим течением бурливым Не мой ли нрав отображаешь ты? Ты родственна моим страстям, порывам. Я знаю: время чуть смирило их, Но не навек – и за коротким спадом Последует разлив страстей моих И твой разлив – их не сдержать преградам. Тогда опять, на отмели пустой Нагромоздив обломки, по равнине Ты к морю устремишься, я же – к той, Кого любить не смею я отныне. В вечерний час, прохладой ветерка Дыша, она гуляет по приречью; Ты плещешься у ног ее, река, Чаруя слух своей негромкой речью. Глаза ее любуются тобой! Как я любуюсь, горестно безмолвный… Невольно я роняю вздох скупой – И тут же вдаль его уносят волны. Стремительный их бег неудержим, И нескончаема их вереница. Моей любимой взгляд скользнет по ним, Но вспять им никогда не возвратиться. Не возвратиться им, твоим волнам. Вернется ль та, кого зову я с грустью? Близ этих вод – блуждать обоим нам: Здесь, у истоков, – мне; ей – возле устья. Наш разобщитель – не простор земной, Не твой поток, глубокий, многоводный; Сам Рок ее разъединил со мной. Мы, словно наши родины, несходны. Дочь пламенного юга полюбил Сын севера, рожденный за горами. В его крови – горячий южный пыл, Не выстуженный зимними ветрами. Горячий южный пыл – в моей крови. И вот, не исцелясь от прежней боли, Я снова раб, послушный раб любви, И снова стражду – у тебя в неволе. Нет места мне на жизненных пирах, Пускай, пока не стар, смежу я веки. Из праха вышел – возвращусь во прах, И сердце обретет покой навеки.

Июль 1819 г.

Перевод А. Ибрагимова

В день моей свадьбы

Новый год… Все желают сегодня Повторений счастливого дня. Пусть повторится день новогодний, Но не свадебный день для меня!

2 января 1820 г.

Перевод С. Маршака

Эпитафия Уильяму Питту

От смерти когтей не избавлен, Под камнем холодным он тлеет; Он ложью в палате прославлен, Он ложе в аббатстве имеет.

2 января 1820 г.

Перевод Н. Холодковского