Шрифт:
Женщина обошла прилавок, вытирая руки о передник.
— Вы открыты? — спросил Эзра через дверь. — Могу я у вас что-то купить?
Женщина наклонилась ближе к стеклу и отшатнулась.
— Мы закрыты, — сказала она и отвернулась.
Закрыты? Эзре показалось, что в первый момент женщина потянулась к дверной ручке, чтобы впустить его. В котором же часу открывается кондитерская? Он сделал шаг назад, чтобы посмотреть, указаны ли на двери часы работы. И увидел в стекле свое отражение. Мужчина с остекленевшими глазами, всклокоченными волосами и трехдневной щетиной на щеках и подбородке, в незастегнутом плаще. Он только теперь заметил, что на одной туфле не завязан шнурок.
Удивляться было нечему. Он подумал, может быть, постучаться еще раз и убедить женщину в том, что он в своем уме, но она уже исчезла за прилавком. Наверняка ждала, когда он уйдет.
Эзра перешел на другую сторону улицы и пошел вдоль квартала одинаковых домов из темного песчаника. Его дядя жил на третьем этаже. Эзра знал, что Мори спит плохо и рано встает. Он остановился перед подъездом. На асфальте валялась пустая пивная бутылка. Эзра запрокинул голову и посмотрел на дядины окна. Конечно, в них горел свет.
Эзра нажал кнопку домофона, но, зная своего дядю, не стал дожидаться ответа, а просто отошел немного назад. Он знал, что Мори подойдет к окну и посмотрит вниз, чтобы узнать, кто к нему пожаловал.
Увидев, как шевельнулась штора, Эзра помахал рукой. На него смотрел дядя, одетый в банный халат. Смотрел так, будто пытался обработать в уме маловероятную информацию. Потом он опустил штору, а когда Эзра вернулся к подъезду, дверь уже была отперта.
Дверь своей квартиры Мори открыл, когда Эзра поднялся на лестничную площадку.
— Какого черта ты тут делаешь, да еще в такую рань? — вопросил Мори, нахмурился и добавил: — Твой отец? С ним все в порядке?
— Насколько мне известно, у него все прекрасно. Они с Кимберли все еще в Палм-Бич.
Эзра вошел в кухню. Квартира у Мори была «железнодорожной» планировки. [29] Последней была кухня, перед ней спальня, потом — гостиная, если ее можно было так назвать.
— Кофе хочешь? — спросил дядя, указав на банку растворимого кофе «Фолдер» на столе. — Я как раз себе заваривал.
29
При такой планировке все комнаты в квартире смежные и вытянуты в одну линию, коридора нет.
— Да, было бы здорово. Я остановился около венской кондитерской, чтобы купить тебе датского печенья, но меня туда не впустили.
Мори усмехнулся и сказал:
— Я бы не стал их осуждать за это. Видок у тебя такой, будто ты только что сиганул из окна Бельвью. [30]
Эзра примерно так себя и чувствовал. Призрачный голос, негромкий, вкрадчивый, зловещий, снова зазвучал у него в голове.
Мори взял с посудной полки еще одну кружку, насыпал в нее немного кофе из банки.
30
Психиатрическая клиника в Нью-Йорке.
— Ты любишь покрепче? — спросил он и, когда Эзра кивнул, добавил еще, налил в кружку кипяток и отправился в гостиную.
Дядя устроился в белом кресле-качалке (с подогревом и массажем), а Эзра сел напротив него на диван. Со стен облетала штукатурка. Иногда она закручивалась в рулончики и становилась похожа на свитки.
— Я все еще жду ответа, — сказал Мори. — Рановато ты пожаловал ко мне с визитом. Что стряслось?
Эзра сделал глоток кофе.
— Не смог заснуть и решил прогуляться.
— Гертруда мне говорила, что ты теперь вообще не спишь по ночам. Говорит, не ложишься до рассвета, а встаешь к вечеру. Чем ты занимаешься по ночам, Эзра?
— Работаю.
— Почему нельзя работать днем, как делает большинство людей?
— Ночью лучше. Тише, спокойнее. Никто не отвлекает.
Да, никто его не отвлекал, до сегодняшней ночи.
Мори его ответ не убедил.
— А что твоя врачиха говорит? Ну, эта, Нойманн?
— Я с ней это не обсуждал.
— А может, стоит обсудить? Она же тебе дает какие-то таблетки, ну, от перепадов настроения или как это там называется?
— Да, — ответил Эзра, глядя в чашку и любуясь тем, как свет лампы отбрасывает радужные кружки на поверхность горячего кофе. Он не рассказывал Нойманн о своей бессоннице. Он знал, что если расскажет, то она пропишет ему какое-нибудь снотворное, а он вовсе не хотел спать по ночам. Сон ему не был нужен, когда он был занят такой волнующей работой, по своему значению равной прорыву в науке. Ему от Нойманн были нужны только такие лекарства, которые помогали сосредоточиться на работе и быть спокойным.