Червинская очнулась.

Двумя ударами она вырубила незнакомца, державшего ее запястья, сначала в солнечное сплетение, затем в мясистый подбородок. Тот не упал, но поплыл — Червинская, яростно раздувая ноздри, обернулась ко второму противнику.

Без замаха блондин с короткой стрижкой бросил ей в лицо горсть белой пудры. Мозг разорвало яркими клочьями – Червинская потеряла сознание.

Тьма. Такая страшная, что не понимаешь – ты ослеп или просто погасили фонарь. Ну или что-то другое. Темно все последние три часа… может, и больше – он не считал. Хотелось кричать, но губы не двигались, оставаясь сомкнутыми, как в вечном молчании. Где он? Что происходит? Почему это с ним? Память с трудом восстанавливала события утра. Стоило ему покинуть Тронный зал и выйти в «предбанник» для прессы, случилось что-то… странное. Одна рука сунула под нос тряпку, пахнущую эфиром, а пара других (не менее крепких) натянула на голову мешок. И вот теперь он здесь.

А где именно?

Кто-то резко сорвал мешок – завернув его с затылка. Рывком сдернута клейкая лента, вместе с кусочками кожи, он стонет от внезапной боли. Глаза ослепил белый свет – такой, какой бывает от больничных «колбасок» на потолке. Над ним склонились две фигуры – в черных карнавальных масках, как в Венеции. Толстый и тонкий. Пресс-секретарь императора, обер-камергер Сандов, щурясь от лампы, огляделся. Он находился в бетонном подвале с массивными стенами, и мало того – был привязан веревкой к стулу.

– Ну что, солнышко, – буднично сказал толстый, – давай все выкладывай.

Голова кружилась от эфира – соображалось с трудом. На что это похоже? Кажется, ходили такие слухи… об «эскадронах смерти», отмороженных членах партии «Царь-батюшка», похищающих оппозиционеров. Пленников заставляли сниматься в порнофильмах, перед камерой целовать портрет императора, а также петь государственный гимн. Ну, первое даже приятно, ко второму ему не привыкать, а третье и так делать приходится. Мелькнула мысль, что… нет, такое невозможно. Сандов набрал полную грудь воздуха:

Фигуры в масках терпеливо дослушали гимн, стоя навытяжку. По окончании песни тонкий ударил Сандова по лицу, не снимая перчатку – хлестко и больно. Тот поперхнулся парой последних слов, закончив песню скомканно.

«Нет, – вихрем пронеслось в голове обер-камергера. – Наверное, это революционеры, группа «Соль как Данность». Интриган Ивушкин в Лондоне опять заговор придумал. Надо постараться сбить с толку и прикинуться, что я на их стороне».

Он откашлялся и завел заново, высоким фальцетом:

На этот раз его ударил толстый, причем удар получился значительно более мощным. Стеная, Сандов сплюнул на пол кровь. Предположения кончились.

– Что вам от меня нужно? – без особой надежды спросил он.

– Тебе ж сказали, – душевно повторил толстый, – выкладывай чего знаешь.

Сандов немного подумал, оценивая обстановку.

– Хорошо, – прошептал он, оглядываясь. – На самом деле государь наш батюшка ни хрена не смыслит в экономике. Он умеет пиво покупать в ресторане, но это максимум. А так у него позиция: «Давайте сидеть и ждать, пока кризис закончится». Он даже таблицу умножения не знает, не то что экономику. Но вы никому не говорите, это страшная тайна за семью печатями. Кроме того, один из двух сенбернаров императора – не настоящий. Собаку давно похитили, подсунув робота, напичканного электроникой…

– Это мы и так в курсе, – прервал излияния Сандова тонкий. – Ты лучше поведай, голубчик, для чего сделал четыре дипломатических паспорта?

Лицо пресс-секретаря поменяло цвет на красно-белый. Вкупе с синими губами оно вполне могло бы сойти за национальный флаг империи.

– Дипломатических паспорта? – автоматически переспросил он.

– Да, лапушка, – охотно кивнул тонкий. – Полгода назад, используя связи при дворе, ты за взятку получил в МИДе бланки этих паспортов, с полномочиями министра-посланника – «в целях государственной важности». Такие фишки в Кремле используются сплошь и рядом, если чиновнику требуется провезти через границу произведение искусства в личную коллекцию – дипломатический багаж не досматривают. И, разумеется, в Кремле закрыли глаза, после «откатов» размером в десять миллионов подобные вещи – невинные шалости. Так вот, первый паспорт № 227 445 8Ъ. В день налета на гробницу Наполеона в Соборе Инвалидов некая Елена Червинская прибыла в Париж по обычным документам, а улетела уже как дипломат – по этому паспорту. На фото она – точь-в-точь как та девица, что ограбила могилу Джексона. Имена во всех четырех паспортах разные, фото тоже… но если постараться, вполне можно узнать – это все та же мадам Червинская. Чиновник МИДа, что за бабло выдал тебе бланки, вскоре выпал из окна.