Миша кое-как дополз до машины, сумел втиснуться в салон, завести двигатель, после чего на некоторое время потерял сознание. Очнувшись, он застонал. Ужасно рвало поясницу, и ему стоило серьезных усилий обрести нормальное положение за рулем. Боль немного стихла, в аптечке он нашел анальгин, разжевал сразу несколько горьких таблеток. Из всех мыслей жизнеспособной оказалась лишь одна: «Домой». Как угодно, но нужно попасть домой. Там он отлежится. В травмпункт нельзя, оттуда сразу позвонят в милицию, а с этой организацией Миша не желал иметь ничего общего. Его никто никогда не бил, если не считать потасовки во время тихого часа в детском саду, который Миша помнил смутно, да пинка Сашеньки Лупарева. При воспоминании о Лупареве Миша нехорошо ухмыльнулся и вместе с тем обрел необходимые резервы. Он доберется до него, вот только надо как следует подготовиться. Теперь вообще надо готовиться, второго такого провала он не переживет, умрет попросту. Этот Бомбадил оказался, в сущности, великодушным. Сам Миша, окажись он на его месте, живым Бомбадила не отпустил бы. Больно... Как больно! Ни единого живого места, а что там внутри? Вдруг он отшиб почки? Печень? Миша вслушивался в собственный организм, пытаясь определить, что в нем теперь работает, а что уже нет.

Включил передачу, машина медленно поползла к выезду из гаражей. Оказавшись на дороге, он поневоле оставил постоянную самодиагностику: надо было следить за движением, чтобы не усугубить аварией свое и без того незавидное положение. До земли обетованной – района с зарешеченными магазинами – он добрался без происшествий, если не считать какую-то, очевидно, бешеную кошку-альбиноса, как есть с красными глазами и всю белую, которая совершенно неожиданно запрыгнула к нему на капот, пока автомобиль стоял на светофоре. Запрыгнула, покружила немного и смылась, а куда – неизвестно. Откуда она вообще взялась?

Найдя неподалеку от подъезда свободное место, он кое-как поставил автомобиль, чтобы тот не перегораживал проезда, и затем очень долго вылезал, подтягиваясь на руках, волоча почти бесполезные из-за сорванной поясницы ноги, все же вылез и долгое время стоял, пошатываясь, оперевшись об автомобиль. Кто-то из проходящих мимо сострил, куда это ты такой, дескать, собрался ехать. Налакался, как дырявая калоша, а теперь на подвиги потянуло? Миша абсолютно трезвым голосом послал острослова по надлежащему адресу, тот удивился, отошел, пробурчав в ответ что-то схожее с Мишиным пожеланием. Миша уже забыл про него, когда неудачный шутник вернулся, и не один, а с костылем, сильно поношенным, со сбитой резиновой опорой, но еще совершенно годным.

– На вот. Не лайся. Кто ж знал, что ты по здоровью? Э-э-э, да тебя как отделали-то! Помочь, или сам дойдешь?

Ожесточенное Мишино сердце немного смягчилось, он поблагодарил с неба свалившегося остроумца и полюбопытствовал, куда нужно будет воротить костыль.

– А вон, за угол. Туда, где баки мусорные стоят. Я его оттуда принес, – добродушно молвил верный себе острослов и канул, теперь уже окончательно, в темноту. Миша, конечно, не знал и знать не мог, что этот подавальщик костылей был в лицо очень знаком некоему молодому человеку, племяннику одного весьма значительного господина, проживающего в собственном доме вблизи Арбата.

В подъезде, то ли от тепла, то ли еще от чего, Мише стало плохо. Закружилась голова, затошнило. Получилось это как раз в тот момент, когда он ждал лифт. Лифт медленно ехал вниз, Миша начал постепенно терять сознание и окончательно потерял его в тот момент, когда кабина распахнулась и Миша с костылем за компанию повалился на выходящую из кабины девушку восточной внешности, проживающую в этом подъезде с тех же почти времен, что и сам Миша, то есть почти что ничего, но, видать, пуганую, потому как не испугалась, не отскочила, позволив Мише свободно падать вперед лицом, на котором и так не было живого места, а наоборот, придержала, оказавшись физически довольно крепкой. Прислонила к стене, убедившись, что жив, но в отключке, затащила в лифт, а после и к себе в квартиру. Здесь, невзирая на недоумение домашних, положила Мишу на пол, сделала ему искусственное дыхание, растерла виски водкой, дала понюхать нашатыря, отчего Миша немедленно пришел в себя и принялся яростно вертеть головой, лишь бы не ощущать этот убийственный нашатырный флюид.

– Да не крутись ты! – прикрикнула девушка. – Только что помирал, а теперь крутится! Лежи спокойно!

– Мама это кто? Папа? – Миша увидел крошечного парнишку и подумал, что он, Плешаков Михаил Евгеньевич, должно быть, помер и попал в рай, потому что вот же он, настоящий ангел, только маленький совсем, стоит рядом. Весь светленький, волосики – чистое золото, глазки голубенькие, по-взрослому грустные, какие, наверное, и должны быть у ангелов.

– Это, сынок, один дядя. Сосед наш, – пояснила девушка с восточной внешностью. – Он попал в беду, а я его спасла.

– Все время ты, Эля, спасаешь не пойми кого, – посетовала старая тетка, вовсе не похожая на ангела, зато прилично смахивающая на ведьму: в цветастом халате, глухом платке и с полным ртом золотых зубов. – Зачем привела этого, – тетка с нескрываемым презрением посмотрела на распростертого Мишу, – русского алкаша? Только ребенка зря пугаешь.

– Я не алкаш, – возразил Миша слабым голосом, – меня хулиганы избили, хотели машину отобрать, еле ноги от них унес. В подъезд зашел, с мороза в тепло, мне плохо стало. У меня, наверное, сотрясение мозга.

– Да ну... – тетка отмахнулась и, не желая больше ничего слышать, куда-то ушла, позвала ребенка, и тот послушно пошел за ней. Миша попытался подняться на локтях, но у него немедленно вновь закружилась голова, все поплыло перед глазами, и он в изнеможении повалился обратно на пол.

– Ты не вставай. Тебе покой нужен, и врача, конечно, надо. Может, тебе чего серьезное отбили? Я сейчас в «скорую» позвоню, – девушка потянулась за телефоном, но Миша буквально взмолился:

– Не надо «скорую»! Ни-ни...