– Да не надо никого звать. Я-то думал, что вы поняли, кто я, когда у всего стола игра пошла, а вы изволите не доверять своим людям. Но меня это не смущает, таков человек, и Спаситель, бывало, чудил чудесами, лишь бы в него поверили. Ну что, устроить для вас массовый погром в казино? Тогда поверите?

Сушко поерзал на стуле, отчего тот заскрипел, словно старая осина на ветру:

– А вы можете? Я что-то в вас ничего такого не вижу.

– И не увидите, вам незачем. Я начну, пожалуй, только вы будьте рядом, а то мало ли. Народ здесь горячий.

…В казино среди игроков начался радостный переполох: крупье словно играли на их стороне, и за короткое время «Габриэла» лишилась внушительной суммы в американских долларах – это был самый крупный проигрыш за всю историю казино, и администрация один за одним стала закрывать столы. Игроки возмутились, а так как по социальному составу своему им было далеко до рафинированной интеллигенции и они привыкли отстаивать свои интересы с оружием в руках, то мгновенно вспыхнула драка, спустя мгновение переросшая в побоище. Хорошо еще, что с огнестрельным оружием в казино не пускали, не то все закончилось бы еще хуже, но и подручных средств в виде ножек растерзанных стульев оказалось достаточно для причинения «Габриэле» урона, сравнимого с пулеметным обстрелом. Игроки, среди которых было немало пылких горцев, крушили столы, «месили» персонал казино и собирались взять штурмом кассу.

Сушко хладнокровно смотрел на происходящее, и когда прямо на стол возле него рухнул окровавленный охранник «Габриэлы», он повернулся к молодому человеку и спросил:

– Ваше имя?

– Дагон.

– Мне кажется, что проверку вы прошли. Не пора ли нам уйти отсюда? Сейчас появится ОМОН, а мне с моим статусом лежать на полу и ждать, пока дубина в камуфляже отшибет почки, совсем не хочется. Журналисты опять же…

– Из-за вашего недоверия я так и не успел обменять фишки на деньги, – проворчал Игорь, – боюсь, что после сегодняшней веселухи это будет бесполезно.

Слежка на американской территории была сложным делом. Агентов-нелегалов, которые могли выполнять такие задачи, к середине девяностых почти не осталось. Многие были раскрыты, а те, кому повезло остаться на свободе, ушли в глубокое подполье до лучших времен и не выполняли никаких оперативных задач. Поэтому Пэм в то время, когда она находилась в Америке, была практически свободна от «опеки» русской разведки.

В Европе дела обстояли немногим лучше, и агентура, пусть и в четверть прежних, советских ее возможностей, но работала. Во всяком случае, в аэропортах постоянно дежурили один-два человека: приглядывались к пассажирам российских рейсов. Были у агентов и конкретные ориентировки на некоторых неблагонадежных с точки зрения госбезопасности личностей, появление которых на российской территории было нежелательно и требовало постоянной опеки. Разумеется, Пэм относилась как раз к таким вот «неблагонадежным», и об ее участии в трогательных проводах неизвестного разведке человека стало известно задолго до его приземления в Москве.

После того как в Риме американцы переиграли генерала Петю, смешав все его планы и разрушив надежду на обретение желанной тетради, он поклялся уничтожить «черномазую», где бы она ни находилась. Появись Пэм в России – это означало бы для нее смертный приговор. Два с лишним года она не попадала в его поле зрения, и вдруг такая удача!

За ней проследили до дверей посольства, подождали, когда она выйдет, и тогда ей навстречу отправился тот самый велосипедист в зеркальных очках…

…Когда генералу Петру Сеченову доложили об убийстве агента в Париже, то он пришел в неописуемую ярость. Заперся в кабинете и дал волю эмоциям: сквернословил, пинал мебель, стучал кулаком по столу и выпил целую бутылку «Белого аиста». Хотел даже подать в отставку, но сдержался. Вместо этого позвонил по ВЧ в Управление делами:

– Вова, у меня новости одна хуже другой. Американка шлепнула моего человека, а тот, кого она провожала в Шарль де Голле, попал с «каталами» в аварию и вместе с ними сгорел в машине. Только паспорт его и нашли, там все словно после крематория – смотреть не на что!

– А удалось выяснить, кто такой?

– Какой-то Мулен. Получил визу у нас в посольстве, купил индивидуальный тур: экскурсии по Москве и Питеру. Большой, Мариинка, Эрмитаж, Мавзолей – всего на две недели. Жить должен был в «Космосе» и в «Астории». Решено было в аэропорту наблюдение не ставить, вдруг опытный агент? Заметил бы за собой слежку и затаился. Вот так он к «каталам» и попал. Денег на такси сэкономил.

– Вроде все сходится, – задумчиво ответил тот, кого звали Вовой, – французик, значит, прижимистый, вот и попал к этим на крючок. Сколько трупов нашли?

– Пять, Володя. Четыре в машине, а еще один возле автомобиля лежал, а рядом с ним – паспорт на имя Мулена. Видать, француз вовремя выбраться не успел.

– А фотография там его осталась?

– Да в том-то и дело, – словно от зубной боли поморщился Сеченов, – паспорт обгорел сильно. Считаешь, подозрительно?

– А ты нет? – усмехнулся Вова. – Запрос во Францию послали?

– Конечно. И запрос, и посольство уведомили. Все как положено в таких случаях.

– И чего они говорят?

– Ты французов не знаешь? Это тебе не немцы твои любимые. Лягушатники теперь долго будут волынить.

– Ну, как разродятся, надо экспертизу провести… Знаешь, что это мне напомнило?

– Я и сам об этом подумал, Вова. Ты ведь мне хочешь про тот случай с младшим Лемешевым рассказать?

– Ну да. Опять та же баба, тот же почерк… И тогда она вроде прямого отношения не имела, и сейчас, но все равно где-то рядом крутится. Чувствую я, понимаешь? Да у кого я спрашиваю, конечно, понимаешь.