– Вы заблуждаетесь. Мне просто повезло, – Игорь вдруг почувствовал, что больше всего сейчас он хочет наконец увидеть лицо этой женщины. И дело тут даже не в любопытстве, а в ожидании того, что в этом лице обязательно должно быть нечто совершенно особенное и женщина эта совсем не простая. От нее словно идет волна холода, будто нет преграды в виде окна, и морозный воздух с улицы постепенно заполняет кабинет, вытесняя комфортное тепло от паровых батарей.

– Нет, это вы, простите за скудность речи, валяете дурака. Вы знаете, что любое ваше даже минимальное воздействие на мозг, в данном случае мозг крупье, может привести того, например, к остановке сердца через пару месяцев? Ведь вы заставляете его проигрывать вам, а для этого крупье приходится думать гораздо больше, чем в случае обыкновенной игры. Он профессионал высочайшей квалификации, и для него проиграть так же сложно, как простому человеку вдруг просчитать подряд несколько номеров на рулетке. Его мозг начинает работать в тысячу раз быстрее, с несвойственной человеку скоростью – это вызывает стресс, который потом убивает сердце. Об этом вы не думали?

– Если честно, то мне наплевать на мозги какого-то там крупье. Все они мошенники. Это помимо того, что вы, очевидно, бредите. Я в цирке не работаю и гипнозом не владею.

– Прекратите паясничать, – кресло повернулось, и Лемешев увидел, что хозяйка прокуренного голоса ему известна. Вернее, лицо ее, вне всякого сомнения, знакомо, но вспомнить, как зовут его обладательницу, он не успел, потому что она сама представилась:

– Салима. Рада нашей встрече, милый Дагон.

– А я стал гадать, вы это или нет. Честно говоря, никак не ожидал встретить вас именно здесь. Любите эффектно появляться?

Она как-то по-особенному улыбнулась: улыбка тронула лишь уголки рта, глаза не изменили выражения.

– Люблю, ведь я как-никак женщина, – она сделала небольшую паузу, – а уж потом все прочее. На самом деле все просто до сухости во рту. Директор казино мой друг, вот и уступил мне ненадолго свой кабинет. А что? По-моему, здесь очень мило. Не находите?

– Пожалуй, да. О чем будем говорить?

– Не о чем, а о ком. О вас станем говорить. Мне рассказывали о вас много интересных вещей.

– Ваш друг Сушко?

– Не только. Я хорошо знаю вашу подругу. Кстати, привет вам от нее.

Игорь подался вперед:

– Вы разговаривали с ней? Как она?

Салима удивленно посмотрела на него:

– Вы ничего не знаете о покушении?

Игорь словно прирос к полу. Разумеется, он ничего не знал. Он не виделся с Пэм вот уже почти два месяца. Все время думал, что она сама как-то даст знать о себе или приедет в Москву, а она все молчала, и вот в чем причина. Покушение!

– Кто?! Когда?! Что с ней?! Черт возьми, да говорите же!!!

– С ней? С ней, как всегда, все в порядке, ее невозможно убить просто так, слишком надежна защита. Она пристрелила ублюдка, снесла ему полчерепа – я смотрела репортаж «Антенн-два», – изумительная точность. Хвала Люцифу – девочка оказалась быстрее, чем убийца на велосипеде.

– Кто же подослал к ней убийцу? – Игоря трясло, он без всякого приглашения даже и не сел, а рухнул в кресло, ножки, спинка и поручни которого все были в резных фигурках каких-то мифологических персонажей: ноги вдруг перестали слушаться. Старинное кресло жалобно скрипнуло, но Игорю было не до чужой мебели. Он вдруг понял, что по-настоящему любит Пэм. Понял, как она дорога ему. Понял, что, случись с ней трагедия, он взорвал бы этот мир, он разнес бы его, вселяя бесов паники в сознание людей и заставляя их прыгать с обрыва в море, совсем как стадо овец из евангельской притчи, – до тех пор, пока он не найдет организатора. И наплевать, во имя чего этот организатор действовал, наплевать на государственные интересы, на все наплевать, кроме Пэм!

Салима, не мигая, смотрела перед собой и, казалось, не обращала на переживания Игоря никакого внимания. Он повторил свой вопрос, прокричал его:

– Не надо никаких театральных пауз, ладно?! Кто это сделал, я вас спрашиваю!

– Вы на меня голос повышать не смейте. Я тебе в матери гожусь, – она говорила очень ровно и с тем особенным восточным достоинством, которое многими воспринимается как заносчивость. – Вам этот человек хорошо знаком. Не открою Америку, если скажу, что это Сеченов. Не он один, разумеется, – их там много таких… сеченовых.

– Где там?

– Там, где тебе придется стать нужным человеком. Я здесь для того, чтобы рассказать, как это лучше сделать. Спрячь эмоции и слушай меня. Прав всегда тот, кто смог отомстить, – это заповедь сильного. Ты готов отомстить?

– Что мне нужно сделать?

…В субботу, одиннадцатого февраля девяносто пятого года, провокаторы из партии Сушко «Демократия и Свобода», подкупив активистов из радикально настроенных офицеров запаса, коммунистов и прочих противников «демократии» и «свободы» на российский манер, организовали митинг протеста в центре Москвы. Собравшаяся на Пушкинской площади толпа по замыслу организаторов должна была пройти по Тверской и выйти на Красную площадь. На площади почти сразу оказалось около пяти тысяч человек: вполне достаточно, чтобы считать положение угрожающим. Пять тысяч человек в состоянии сделать многое, например, начать переворачивать троллейбусы и жечь автомобили, бить стекла и врываться в здания, избивать всех без разбору – словом, все что угодно. Разогретые лозунгами и алкоголем люди жаждали действия, жаждали, чтобы им указали врага, которого они должны были уничтожить. Толпа с ревом двинулась вверх по опустевшей Тверской, причем число участников этой толпы постоянно росло за счет невесть каким образом просочившихся сквозь оцепление граждан решительного вида.

Дивизия Дзержинского в сорок минут перекрыла центр города. В одном из зданий на Лубянской площади был создан оперативный штаб, основной задачей которого было решить: стрелять или не стрелять. Вот так, ни больше ни меньше – почти гамлетовская дилемма. Возглавил штаб Петр Сеченов, и он был самым старшим среди «штабистов» и по должности, и по уровню своих полномочий – по странному стечению обстоятельств, большинство высших военачальников во главе с верховным главнокомандующим в Москве отсутствовало. Генералы были кто в отпуске, кто в запое, а верховный главнокомандующий опять работал с документами в своем кабинете центральной клинической больницы, и по настоянию врачей его лучше было не беспокоить. Сеченову на врачебные рекомендации было наплевать, и он, разумеется, с большой охотой переложил бы всю тяжесть принятия решений на плечи этого самого главнокомандующего из ЦКБ. Но генерал по собственному опыту знал, что работавший сейчас в больнице с документами человек отличался любовью к тому, что называется «наломать дров», «дать стране угля», и прочему подобному поведению, к которому давно успели привыкнуть не только его ближайшее окружение, но и вся страна. Однако кто-то, то ли из желания выслужиться, то ли из каких-то иных, но явно не добрых побуждений, до высокопоставленного пациента все-таки добрался и так его напугал, что тот все же отдал Сеченову приказ из серии «наломать дров».