Шрифт:
– Ты в этом уверена? Мне ведь через полгода сорок два стукнет.
– Серьезно?
– А ты думала. Знаю, что выгляжу моложе, но ведь с каждым годом надежда стать матерью тает, как весенняя сосулька. Димка меня успокаивает, мол, мы свое взять успеем, а меня страх сковывает. А вдруг не успеем, вдруг наш поезд уже ушел?
– А почему забеременеть не можешь? Проблемы медицинского характера?
– У меня проблем нет, – довольно зло прошептала Инна. – И у Димы тоже. Просто…
– Почему ты замолчала?
– Все путем, я опять говорю ерунду. Забудь. Это какой-то заколдованный круг, стоит мне принять лишнего, и меня словно прорывает. Месяц назад отмечали Димкино тридцатишестилетие, так я, представь себе, умудрилась напиться в зюзю, а потом полночи прорыдала на груди у его сослуживицы. Мрак! Не умею я пить, и когда-нибудь меня это погубит.
Поднявшись, Инна захихикала.
– Пойдем спать, полуночница. Или собралась читать до рассвета?
– Рада бы, да уже не получится – глаза слипаются.
Поднявшись на второй этаж, Инна на цыпочках подошла к двери и прошелестела:
– Спокойной ночи.
– Увидимся завтра утром.
– Ты хотела сказать, сегодня? Уже половина третьего.
– Точно.
Когда Инна толкнула дверь в спальню – где, к слову сказать, горел ночник – Катарина заметила, что Дмитрий спит не на двуспальной кровати, а на полу.
Удивившись, Копейкина не удержалась от вопроса:
– А почему Дима посапывает не в кроватке?
Инна медлила с ответом.
– Понимаешь… э-э… это я настояла. Он, когда выпьет, начинает храпеть, а я… в общем, не могу сомкнуть глаз.
– Хочешь сказать, лежа на полу, супруг не храпит?
– Ну… по крайней мере, храп раздается не над самым ухом.
Инна быстро закрыла дверь.
Пожав плечами, Катарина прошла в комнату для гостей.
Павел вышел из спальни ровно в три часа ночи. Спустившись вниз, мужчина взял курс на кухню. В горле пересохло, посему требовался глоток воды, а еще лучше – чего-нибудь горячительного.
Вооружившись бутылкой коньяка, Павел до краев наполнил рюмку и, расплескав почти все содержимое, поднес к потрескавшимся губам.
Закусив кусочком красного перца, Павел потер ладони и сел на стул. Отодвинув томик Агаты Кристи, мужчина вновь наполнил рюмку спиртным.
Внезапно совсем близко послышался шум. Павел вышел из кухни и замер в узком коридоре. Шум доносился с цокольного этажа, где, помимо прачечной, располагалась морозильная камера.
Выглядела последняя следующим образом: помещение площадью около двенадцати квадратных метров, оборудованное морозильными установками, имело несколько секций. В каждой секции хранился свой продукт. Внизу держали рыбу, в средней секции лежали куры, утки и рябчики, а верхние секции вмещали в себя свинину и столь любимую Варварой баранину.
У противоположной от входа стены в потолок был вмонтирован металлический крюк. Как правило, на него вешали говяжью тушу.
В маленьком предбаннике, куда спустился сейчас Павел, на стене красовалось реле, при помощи которого можно было регулировать температурный режим морозильной камеры. В настоящий момент красная стрелка показывала на отметку минус семь градусов.
Выругавшись, Павел скрестил руки на груди. Дверь в камеру была настежь открыта. Из помещения вырывался холодной воздух, отчего находиться в крохотном предбаннике было весьма неуютно.
– Ну что за люди, никакой дисциплины. Отправились спать, а морозилку закрыть забыли. Ну Ванька, чувствую, завтра кто-то получит по шее.
Уставившись на говяжью тушу, Павел высунул язык.
– Висишь? Ну-ну, надеюсь скоро тобой полакомиться.
Дотронувшись до двери, Павел прищурился. На полу камеры лежал блокнотный листок.
Ступив внутрь, мужчина нагнулся и, поднеся бумажку ближе к глазам, пробежался по тексту.
«В моей смерти прошу никого не винить. Павел».
– Что за хрень? Узнаю, чьих рук дело, голову оторву. Ну уроды!
Сзади послышались шаги.
Дверь в морозильную камеру с грохотом закрылась. А чуть позже красная стрелка реле упиралась в цифру минус двадцать градусов по Цельсию.
Глава 3
– Всем доброе утро. – Катарина прошла в столовую и, плюхнувшись на стул, тихо вздохнула.
– Как спалось на новом месте? – спросила Варвара Тарасовна, дымя сигареткой.
– Честно? До пяти утра меня мучила бессонница, а когда наконец задремала, за окном разразилась лаем собака.