– Что за вздор! – вспыхнул Илья Денисович. – Как вам в голову могло прийти подобное?

– Но другого объяснения нет.

– Есть, – сказала Анжелика. – Катка, ты передергиваешь. Во-первых, Тамара уже не жила у родителей, поэтому убийца в принципе не мог знать, что она решит приехать к ним именно в тот день и в тот час.

– Заблуждаешься. Тамара с Филиппом жили на съемной квартире без году неделя. И, скорее всего, тот, кто нанес смертельный удар, не имел ни малейшего понятия о том, что Тома упорхнула из родительского гнездышка.

Илья затряс головой.

– Вы несете, извините за выражение, несусветную околесицу.

Анжелика поддержала мужчину.

– На самом деле все могло быть так: убийца позвонил в квартиру, Тома открыла дверь и…

– И он ее зарезал, – Катка скривилась. – Лика, а где логика?

– Ну не через стену же он прошел.

– Илья Денисович, а ценные вещи случайно не пропали?

– Нет. Везде был идеальный порядок.

– Значит, версия, что неизвестный проник в квартиру с целью ограбления, отвергается.

– Вы меня извините, но я должен идти. – Мужчина поднялся, тем самым давая понять Копейкиной, что и ей не мешало бы знать честь.

Из комнаты Катарина вышла в тот момент, когда в коридоре показалась Кира Вениаминовна в компании рыжеволосой девицы.

– Илья, – обратилась Кира к мужу. – Где ты пропадаешь?

– Хм… да вот, разговаривали.

– Но мы уже уезжаем, – быстро вставила Катка, потянув Лику за руку.

– Анжелика! – крикнула Кира. – Останься.

– Я заеду к вам на днях, Кира Вениаминовна. Обязательно заеду.

Насытившись десятком блинчиков с мясом, Гликерия Модестовна похлопала себя ладонью по животу и блаженно протянула:

– Ух, хорошо-о-о! Давненько я таких блинчиков не ела. Натка, выражаю тебе благодарность и дарую неприкосновенность. Ты ее заслужила своей стряпней.

Натали зарделась.

– Спасибо, конечно, только я не поняла, чего вы мне подарили?

– Неприкосновенность, – повторила Шухеровская. – С этой минуты я тебе полностью доверяю, и впредь ты не будешь подвергаться обыскам.

Натали просияла.

– Кат, ты слышала? Розалия Станиславовна, мне подарили…

– Мы не глухие, – буркнула свекровь. – И хватить лыбиться! Налей мне еще кофейку.

Катарина исподлобья посмотрела на Розалию. Последняя то и дело нервно одергивала рукав блузки и вообще вела себя как-то неестественно.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила она, стараясь улыбнуться.

– Я отвратительно себя чувствую! Всю ночь мне снилась чертовщина. Прыгающие мартышки, засохшие пальмы и летающие корабли.

– Это к перемене погоды, – прогремела Гликерия.

– Не знаю, не знаю. – Розалия вздрогнула. – Интуиция мне подсказывает, что должно произойти нечто ужасное.

Шухеровская насторожилась.

– Что конкретно?

– В том-то и дело – я понятия не имею.

– Будьте спокойны, с вашего парика не упадет ни одна волосинка.

– Я, кажется, просила не упоминать про парик! Трудно запомнить?

– Вырвалось.

В гостиной ожил звонок. Шухеровская вскочила со стула с таким шумом, что на пол упало сразу две чашки, блюдце и собственно сам стул.

– Тише ты, лошадь! Всю посуду нам перебьешь, – Розалия застонала. – Я ее придушу, – сказала она Катке, когда Гликерия с Наткой вышли из столовой.

– Я пойду, посмотрю, кто пришел, – проговорила Копейкина, дабы не оставаться наедине со свекровью.

На этот раз тщательному обыску была подвергнута Инна Волкова – приятельница Катки.

Лицезрев в гостиной Инну и – о господи! – ее дочурку, одиннадцатилетнюю Лизку, Катарина выпучила глаза.

– Инна, что ты здесь делаешь?!

– Кат, в чем дело, почему меня обыскивают? Эй, полегче вы. Ката, кто эта женщина?

– Эта женщина мой личный телохранитель, – прохрипела свекровь, появившись в гостиной, а затем, переведя взгляд на Лизку, рявкнула: – Гликерия, детка, ты лучше дочурку обыщи.

– Ребенка? – удивилась Шухеровская.

Розалия метала молнии.

– Она не ребенок, она – исчадие ада!

Получив назад сумочку, Инна потупила взор.

Дело в том, что некоторое время назад, когда Волковы-старшие отправились отдыхать за границу, их горячо любимая дочурка-сорвиголова пятиклассница Лизавета в течение трех недель выматывала нервы семейству Копейкиных. [1] За ангелоподобной внешностью Лизы скрывалась самая настоящая катастрофа с косичками. Девица была способна за считаные часы довести до ручки наиспокойнейшего человека со стальными нервами. А уж о способности Лизки изображать из себя саму невинность говорить даже не приходится. Эта еще та актриса, причем актриса с большой буквы. Вот, например, сейчас, дотронувшись до косички, Лизавета захлопала пушистыми ресницами и мило прочирикала: