Софочка как-то подошла к «суперу» и наткнулась у входа на коляску. А в коляске — такой херувимчик кудрявый! Софочка с умилением и с желанием польстить молодой, смуглой и тоже кудрявой мамаше, воскликнула:

— Гур яфе! Ах, какой гур яфе!

Мамаша вытаращила на Софочку круглые коричневые глаза. А Софочка не унималась и продолжала «гуркать». Тут мамаша замахала на Софочку руками и что-то быстро и возмущенно закричала. Конечно, Софочка не поняла ни одного слова, но обиделась и скоренько нырнула в магазин. Что уж, на ребенка нельзя взглянуть и слово ласковое сказать? Ну и обычаи!

Вернувшись домой, она заглянула к соседке Доре и поделилась своей обидой.

Как, как ты назвала дитенка?.. О, так она тебя побить могла! Гур — это щенок, или котенок, ну, в общем, зверенок. А ребенок — тинок! Или — тинокет, если девочка. Повтори: ти-но-кет.

Софочка, конечно, расстроилась. Встретить бы эту мамашу и извиниться. Да где ее теперь найдешь. Еще и выучить надо, как правильно извиняться. А то опять можно при каком-либо случае ляпнуть что-то совсем обратное. Учиться надо! Лимдод и лимдод, как завещал Ленин.

Но Дора прервала ее самонравоучительные размышления. Ей тоже хотелось поделиться своими несчастьями.

— Слухай, Софа, мий бааль зувсим сказився, чистый мешугене стал! Шлимазл полный! Слухай, чего вин учинив!

Софочка с любопытством приготовилась слушать. О чужих бедах всегда интересно узнать, да и не без пользы для себя. Дора, используя весь свой мыслимый, а вернее, немыслимый набор из доступных ей языковых сфер, с пылкой горячностью и гневно сверкая черными глазами, рассказала, что ее Яша учудил на работе. Собирал он там складные лестнички — для квартирного ремонта, или для других целей, хотя какие могут быть другие, не за книжками же наверх лазить, неужто тут у кого библиотеки дома есть, так Яшка за смену живо повкручивал все винты и собрал целых восемь лестниц. Восемь! А другие собирали по четыре! На третий день все его заненавидели. Вразумляли: не спеши! Оплата-то почасовая, а не поштучная. А он, дурень, и на другой день собрал восемь штук, и к девятой подступился. Хозяин всё приглядывался, да как наведет на других работников шороху! Так Яшке пришлось сбежать, чтобы не побили! Ну, не шлимазл ли? План перевыполнял! Думал, премию дадут, чи шо? Сейчас ходит, незнамо где — другую работу шукае! А всё клятое советское воспитание, чтоб ему ни дна ни покрышки!

Дора на минутку пригорюнилась, но тут же опять сверкнула глазами: — Вот как найдет новую аводу, так я ему уже сказала, чтоб теперь ни-ни! Не выступай! Делай, как все! Скольки другие делают, стольки и ты! И баста! Да-а, нашим мужикам тут тяжко, чешутся руки в них! Так нехай в другом месте почешут!

Софочка согласно кивала и думала, что надо непеременно рассказать Венику, чтоб не попал, как Яша, в неприятное положение. У Веника тоже руки на работу чешутся, читает на улицах все объявления, потом висит на телефоне, но пока результата нет. Не в посудомойки же идти, или за старухами ухаживать! Но про здешние нравы он должен знать заранее.

Но Веник на ее рассказ не обратил должного внимания и, похоже, для себя выводов не сделал. Он улыбнулся и сказал:

— Когда работа есть, надо ее делать, а ваньку валять — это для ленивых.

— Ну да, вот ты все переделаешь, а тебе не заплатят, ну, не добавят, тогда что?

— Умный хозин добавит, а от дурака я и сам уйду.

Софочка спорить не стала, не привыкла она с мужчинами спорить.

Софочка отправилась в школу. Надо же, наконец, посмотреть — как учат, чему учат, и почему не задают на дом уроков. Может быть, Левочка просто их не делает, что взять с восьмилетнего глупого мальчишки?

Она приоткрыла дверь и заглянула в класс. И застыла надолго с изумленным лицом. Такого она еще не видела. Дети, вместо того, чтобы прилежно сидеть за партами — да и не парты, просто столы, — занимались черт те чем. Кто жевал бутерброд, кто сидел верхом на столе спиной к доске, один мальчишка валялся на полу и радостно дрыгал ногами, а две девочки бегали туда-сюда и хохотали. Где же учительница? Наверное, у них сейчас переменка. Учительница нашлась — она стояла у окна, ела питу и запивала колой из бутылки. В синих тренировках и кедах на босу ногу, со встрепанными, выкрашенными в яркофиолетовый цвет волосами, с кучкой блестящих сережек в каждом ухе…

Софочка, в ужасе прижав ладонь ко рту, отступила от двери. Но Левочка! Левочку она там не видела. Софочка посмотрела на табличку — ну да, это 1-й класс, а ей нужен 2-й.

Но и во 2-м классе происходило то же самое. Только учительница другая — толстая, в короткой белой юбке и желтой майке. Её Левочка сидел за последним столом и что-то рисовал, высунув в усердии кончик языка. Надо же, какой хороший у нее ребенок, не то, что эти оболтусы. Орут, бегают и все что-то жуют.

Софочка решительно шагнула в класс. Учительница с готовностью и неописуемой радостью на лице двинулась к ней.

— Шалом! Ат шель ми има?

То есть, чья ты мама — это Софочка сразу поняла.

Софочка указала пальцем на Левочку. Учительница еще больше обрадовалась и вдруг перешла на русский, ломаный, правда, но всё же более понятный для Софочки.

Оказалось, что Левочка меод хороший мальчик, всегда веселый, ведь главное что? — чтобы дети были веселыми, контактными, дружились, кол-лек-ти-визьм! — по слогам выговорила учительница и рассмеялась. Она подошла к Левочке и вытащила его из-под стола, куда он залез, как только увидел Софочку. Взяв с его стола листок, она, не заглянув в него, понесла торжественно Софочке. «Малчик лубит рисоват!» — сообщила она радостно. Софочка глянула и похолодела. На листке была нарисована женщина — бесформенная, в короткой юбке, с толстыми ногами-столбиками и спиральками волос на голове — вылитая учительница, но до пояса она была голая — с тщательно вырисованными кружками и точками посередине. Софочка поспешно сложила листок пополам и любезно кивала — учительница продолжала свой искренний монолог о коллективизме.