Мне было стыдно, что, по странному стечению обстоятельств, дверь регулярно оставалась открытой именно после моего приезда. Добро бы, я хоть раз забыла закрыть дверь в московской квартире, так нет же, я никогда этого не забывала.

— А что вы будете делать? — осведомился писатель, который был всегда очень внимателен ко мне.

— Читать вашу повесть.

Горбун нахмурился.

— Вы уже выучили датский язык? Ха-ха-ха, — захохотал Ларс.

— Датский не знаю, но Леонид уверяет, что я знаю английский.

Ларс перестал улыбаться.

— Я не пишу на английском, — растерянно сообщил он.

Совсем не к месту я решила похвастаться и кивнула на маленький столик у двери, где лежала тетрадь.

— Мне дали перевод.

Ларс оправился от удивления.

— Какой же повести? — спросил он. — У меня их много.

Этого я не знала и вопросительно взглянула на горбуна, но тот был мрачен и отвечать не стал.

— Не знаю, — призналась я.

— Знаете, мне неловко, — сказал писатель. — У меня есть удачные повести и романы, а есть очень неудачные. Учтите это, когда будете читать. По возвращении я спрошу о вашем впечатлении.

Говоря более грубо, писатель считал горбуна способным познакомить меня с его творчеством по самому худшему произведению. Мне было очень неловко за допущенную датчанином бестактность, но я ответила совершенно спокойно.

— Надеюсь, мне понравится. А когда вы вернётесь?

— Наверное, завтра вечером.

— А я — послезавтра, — ответила Ира.

Я подумала о ночи, которую опять проведу одна в пустом доме, и почти тотчас вспомнила о старушке.

— Кстати, а где тётя Клара?

Все почему-то заулыбались.

— Уехала, — отозвалась Нонна. — Ей надо предупредить родственников и всё подготовить для похорон.

Хмурившийся и до сих пор предпочитавший не смотреть на меня горбун повернулся ко мне и с минуту не сводил с меня глаз, что-то обдумывая.

— Жанна, — позвал он.

Он впервые обратился непосредственно ко мне, и меня это очень порадовало.

— Да? — откликнулась я.

— Жанна, вы не могли бы мне помочь?

— Наверное, — растерялась я. — А что надо сделать?

— Сходите завтра с моим родственником на бега.

— Я?! На бега?!

У Ларса отвисла челюсть, Ира вытаращила глаза, Нонна нервно сглотнула, а я поняла, что рано радоваться. Мне показалось, что он надо мной издевается.

— А что в этом особенного? — убеждал меня горбун. — Вы сами как-то предложили сходить на ипподром, а дядя весьма решительно настроен туда идти. Вот и выручите меня, сходите вместе. Этим вы избавите меня от необходимости идти самому, а то я ненавижу это зрелище.

Во мне вновь шевельнулась жалость к несчастному калеке.

— Я могу сходить, — нерешительно сказала я, — но я понятия не имею, где это.

— О, мой дядя вам покажет, — не сдавался горбун. — Он сам вас туда приведёт и позаботится о вас. Ему нужно лишь, чтобы кто-нибудь составил ему компанию. Я потом вам позвоню и мы договоримся, где и когда вам встретиться.

Предстоящий поход показался мне абсурдным, но горбун был так обрадован моему согласию, что отказаться у меня не хватило духу. От меня требовалось всего-навсего встретиться неизвестно где с неизвестным мне старым англичанином, пойти с ним на ипподром, то есть место для меня совершенно новое, о котором я читала устрашающие статьи в российских газетах, милый, но краткий вымысел Хмелевской, а также неутешительные детективы Дика Френсиса. К тому же общение с чопорным Джоном Булем представляло собой сомнительное удовольствие. Но эти мысли я старалась гнать в три шеи, иначе с моего языка слетело бы столько возражений, что горбуну пришлось бы отправляться на ненавистные ему бега самому. Ладно, схожу. По крайней мере, будет о чём рассказать дома, где мне поверят, а уж на работе придётся быть скрытной, иначе прослыву выдумщицей.

Я промолчала, а Дружинин пришёл в такое хорошее расположение духа, что заявил:

— Чтобы вам не было страшно, я привезу вам собаку.

Мне показалось, что я схожу с ума, но всё-таки попыталась совладать с растерянностью.

— Ваш дядя так грозен? — спросила я.

Ира всхлипнула, прикрыла рот рукой и отвернулась, Нонна проделала то же самое, а Ларс смеялся откровенно. Недоумевающий Петер стойко сносил незнание русского языка.

Дружинин сдержанно улыбнулся.

— Я привезу вам собаку, чтобы вам не было страшно ночью, — строго пояснил он.

На последнем слоге он всё-таки не удержал смешок, так что впечатление от его сурового тона было смазано.

Мысль о собаке показалась мне не лишённой интереса. В самом деле, вместо того, чтобы дрожать и прислушиваться к каждому шороху, выдумывая всякие ужасы, можно будет переложить эту обязанность на трезвый рассудок степенного и обаятельного пса.

— Никаких собак! — воспротивилась Ира. — Не хочу их видеть в своём доме!