– Это вопрос династической важности, – встряла вдова. – Мне все равно, даже если время после полуночи. Мы…

– А мне не все равно, — заговорил Джек. — Вы не станете вытаскивать викария из постели. Вы и так долго ждали. Можете подождать, черт побери, до утра.

Томас хотел зааплодировать.

– Джек! – миссис Одли запнулась. Она повернулась к вдове, – Я его не учила таким выражениям,

– Нет, не учили, – ответил Джек, но смотрел на вдову.

– Вы были сестрой его матери, не так ли? – сказала вдова, обращаясь к миссис Одли.

Она была крайне ошеломлена переменой темы. – Да, правда.

– Вы присутствовали на ее свадьбе?

– Нет.

Джек с удивлением повернулся к ней. – Нет?

– Нет, я не могла присутствовать. Я была на постельном режиме. Я никогда тебе не говорила. Младенец родился мертвым. – Ее лицо смягчилось. – Это была одна из причин, почему я была так счастлива, получить тебя.

– Мы пройдем в церковь утром, – заявила вдова. — Первым делом мы найдем бумаги и на этом закончим.

– Бумаги? – переспросила миссис Одли.

– Которые подтверждают факт бракосочетания, – вдова практически зарычала. – Вы что, глупы?

Это было слишком. Томас ринулся вперед и отодвинул ее, что было лучше для нее, потому что, судя по Джеку, он прямо жаждал добраться до ее горла.

– Луиза выходила замуж не в церкви Батлерсбриджа, – ответила миссис Одли. – А в Магвайрбридже. В регионе Фермене, где мы выросли.

– Как далеко это отсюда? – спросила вдова, пытаясь освободить руку.

Но Томас держал ее крепко.

– Двадцать миль, Ваша Светлость, – ответила миссис Одли, а потом повернулась к племяннику. – Джек? Что происходит? Зачем тебе нужны доказательства, подтверждающие замужество твоей матери?

Джек минуту колебался, потом прочистил горло и ответил, – Мой отец был ее сыном, – и кивнул в сторону вдовы.

– Твой отец, – запнулась миссис Одли. – Джон Кэвендиш, ты говоришь…

Томас выступил вперед, странным образом готовый разрешить ситуацию, которая странным образом вышла из–под контроля. – Позвольте мне сказать?

Джек кивнул в его сторону, – Прошу Вас.

– Миссис Одли, – начал Томас, – если существуют доказательства того, что Ваша сестра вышла замуж, то Ваш племянник – истинный герцог Уиндхэм.

– Истинный герцог… – миссис Одли закрыла рот, пребывая в замешательстве. – Нет. Это невозможно. Я помню мистера Кэвендиша. Он был… – Она махнула руками, пытаясь описать его жестами. Наконец, после нескольких попыток что–то сказать, она вымолвила, – Он не стал бы скрывать подобное от нас.

– В то время, он не был наследником, – пояснил Томас.

– О, мой Бог, Но если Джек – герцог, тогда Вы…

– Им не являюсь, – сухо закончил он. Он посмотрел на Амелию и Грейс, которые наблюдали за этим разговором внутри дома, возле входной двери. – Я уверен, что Вы понимаете наше нетерпение, что мы хотим поскорее это выяснить.

Миссис Одли могла только смотреть на него с выражением шока.

Томас точно знал, что она испытывала.

Амелия была не уверена, который теперь был час. Определенно после полуночи. Грейс и ее проводили в комнату несколько часов назад, и хотя прошло много времени с тех пор, как она умылась и надела ночную рубашку, но она все еще не спала.

Долгое время она лежала под одеялом, представляя, что ровное посапывание Грейс — это своего рода музыка. Потом она прошла к окну, решив, что если она не могла уснуть, то хотя бы насладится видом попривлекательнее, нежели зрелище потолка. Луна была почти полной, и ее свет заставлял звезды меньше мигать.

Амелия вздохнула. Она не хотела еще выделять созвездия.

Рассеянно, она отметила Большую Медведицу.

Потом ветер нагнал на нее облако.

– О, это имеет смысл, – пробормотала она.

Грейс начала храпеть.

Амелия сидела на широком подоконнике, прижавшись головой к стеклу. Она так делала, когда была моложе и не могла заснуть, — шла к окну, считала звезды и цветы. Иногда она даже выбиралась наружу, прежде чем ее отец спилил величественный дуб за ее окном.

Это было чудесно.

Она хотела этого снова. Сегодня ночью. Она хотела избавиться от этого мрачного уныния, этого ужасного чувства страха. Она хотела выйти наружу, почувствовать, как ветер дует в лицо. Она желала петь для себя там, где ее ни кто не мог услышать. Она хотела вытянуть ноги, которые все еще болели от долгой езды в экипаже.