Шрифт:
Шахиншах потер гладко выбритый подбородок.
— Возможно, вы правы…
Вечером моя жена выгладила мне сорочку на завтра, а фрак повесила в шкаф. Семейная жизнь начинает налаживаться. Хоть в каких-то аспектах. Поссориться, что ли, для записи, чтобы не слушать на ночь то, что она включает…
03 июня 2002 года
Варшава, Царство Польское
Штаб Висленского военного округа
О том, что дело дрянь, молодой граф Комаровский догадался, еще не войдя в кабинет: в присутствии, в котором обычно не протолкнуться, — ни единого человека. И это — в понедельник, когда все со свежими силами на службу выходят! И в кабинете — тишина, обычно начальственный рык отца из коридора слышно.
Морально подготовившись к очередной взбучке, граф Ежи Комаровский толкнул дверь…
Отец сидел в своей любимой позе, развалившись в кресле и повернувшись к окну, но почему-то не курил, как это делал обычно. Мало кто знал, что даже простое сидение в кресле, выпрямив спину, причиняло этому поистине железному человеку боль. Во время мятежа восемьдесят первого года тогда еще полковника Тадеуша Комаровского эвакуировали с пылающих улиц Варшавы вертолетом, с восемью пулями в теле. Одна из них сидела рядом с позвоночником, да настолько близко, что даже санкт-петербургские врачи не рискнули ее извлечь. Она и до сих пор сидела там, напоминая о группе инвалидности и полной непригодности к строевой службе. Врачи запретили отцу даже стоять больше тридцати минут в день — сейчас он вспоминал об этом с усмешкой…
Возможно, отец не курил потому, что в кабинете он был не один. Рядом, у приставного стола, примостился невысокий, худощавый человек, посверкивающий круглыми линзами простых, без оправы очков. В отличие от отца, не признававшего никакой другой одежды, кроме мундира, этот был одет в гражданский серый костюм.
— Поручик лейб-гвардии Его Императорского Величества Польского гусарского полка Ежи Комаровский по вашему приказанию явился! — на одном дыхании выговорил уставную фразу молодой человек, приняв стойку «смирно».
Молчание. Черт, молчание хуже всего — лучше бы сразу…
Затянувшееся молчание нарушил отец, старый граф Тадеуш:
— Почему не доложил по команде, сукин ты сын?!
Странно, но в голосе отца отчетливо проскакивала какая-то непонятная… гордость? Да, гордость!
— Не могу знать, о чем вы, господин генерал от артиллерии!
— Не знает он, — проворчал отец, тяжело поднимаясь с кресла, — не знает. Ничего. Сейчас тебе мозги тут вправят… А мы с тобой потом на эту тему поговорим.
Шаркая ногами, отец пронес свое высохшее, но все еще сильное тело к двери, как-то странно крякнул — и вышел. Граф Ежи остался наедине с незнакомцем.
— Присаживайтесь, поручик… Разговор у нас долгий…
Голос незнакомца был каким-то монотонным и нудным — такой голос обычно вырабатывается у школьных учителей и университетских профессоров, читающих одни и те же лекции по тысяче и более раз и знающих в них наизусть каждое слово.
Граф Ежи присел, но не напротив незнакомца, а у самого края стола, разрывая психологически комфортную для разговора дистанцию и вынуждая своего собеседника принимать неудобную позу. Теперь для разговора тому надо было либо поворачивать стул, либо самому поворачиваться на стуле влево, чтобы не терять контакт с собеседником. Незнакомец заметил этот маневр — а в Русской Гвардии учились даже такому! — и понимающе улыбнулся.
— Молодой человек, а ведь ваш отец прав. Следовало доложить по команде, тем более было о чем докладывать.
— Сударь, я не имею чести знать вас, в то время как вы меня знаете. Прежде чем начинать разговор — извольте представиться.
Неизвестный кивнул головой.
— Вполне разумное требование. Полковник Цезарь Збаражский.
Молодой граф Комаровский мгновенно прикинул — собеседник превосходил его не только по званию, но и по родовитости. В Польше, или в Висленском крае, этому придавалось очень большое значение, еще большее, чем в России. В России русское дворянство было больше клубом по интересам, имеющим собственные морально-этические нормы поведения, несколько отличающиеся от норм остального населения Руси Великой. Дворяне были сильны тем, что помогали друг другу, дворяне имели большие шансы при устройстве дел, потому что Дворянский банк кредитовал под ставку несколько меньшую, чем любой другой банк, — проблем с мошенничеством не было. И все. А вот в Польше, где шляхта [82] до сих пор не потеряла влияние, громкое имя и родовитость значили намного больше, чем в России.
82
Шляхта — примерно то же самое, что и дворянство. Но, в отличие от русского дворянства, шляхта отличалась крайним индивидуализмом.
Что же касается Збаражских, то предки этого полковника были воеводами, когда еще польские жолнеры [83] подавляли возмущения в Москве, а не донские казаки — в Варшаве.
— Господин полковник! — граф Ежи начал подниматься с места, но полковник Збаражский жестом остановил его:
— Полноте, молодой человек. Не разочаровывайте меня, вы ведь так хорошо начинали. Тянущийся во фрунт поручик — совсем не то, что хотелось бы мне перед собой видеть сейчас, граф Комаровский.
83
Жолнеры — солдаты (польск.).
— О чем вы, сударь? — смешался граф Ежи.
— О графине Елене Ягодзинской, с которой вы имеете честь быть знакомы, граф, не так ли?
— Никак нет, господин полковник! — ничтоже сумняшеся отрапортовал Ежи.
Полковник Збаражский хлопнул в ладоши. Один раз.
— И это похвально. Честь дамы стоит защищать. Даже если эта дама едва не взорвала гранатами кортеж генерал-губернатора Варшавы.
— Сударь…
— Не надо, граф. Я понимаю, честь дамы превыше всего. Кстати, вы добавили мне некоторые неудобства. Выбросили в реку оружие, и потом его пришлось искать водолазам, причем ночью — а это само по себе опасное мероприятие. И вдобавок вы сорвали важную вербовочную операцию. С чем я вас и поздравляю, граф.