– Нищих? – насмешливо повторил он. – Иными словами, надо понимать, ты богата?

– Да уж не бедная. Ваш несчастный поселок могу купить с потрохами!

Тоне стало стыдно за нее.

– Перестань, Надежда! А то я буду вынуждена...

– Что, выгнать меня из своего дома?

– Нет, всего лишь рассказать Косте, как ты разбогатела.

Надя побледнела, несмотря даже на немалое количество принятого алкоголя.

– Простите меня, – быстро заговорила она, – сама не знаю, что это на меня вдруг нашло!

– Но не судите слишком строго: война, волнения, дорога... – улыбнулась Тоня.

Она вдруг поняла, что это довольно приятно – иметь против зарвавшегося человека оружие, которое в момент превращает его в ручную зверушку. Потому она себя одернула: не будь злыдней!

– Издалека, значит, к нам ехали? – поинтересовался Костя, забыв про брудершафт. Как и про Надины рассуждения насчет мужа-американца.

– Скажем так: пришлось преодолеть не одну тысячу километров.

Надя же свой рассказ помнила и теперь всматривалась в лицо Кости: это что, он так шутит?

– Ну вот, а я и не знал. Думал, может, километров двести, не больше...

Что же он в самом деле, не знает, где Америка? Тоня решила, что он нарочно дразнит Надежду.

– ...Так что это вы меня извините. Некстати заявился. Представляю, подруги долго не виделись, а тут чужой человек. Простите мужика сермяжного, необразованного, не проинтуичил. Вам надо отдохнуть с дороги... У нас ведь еще будет время для общения?

– Конечно, – охотно подтвердила Надя, – я здесь надолго.

Костя обратил взгляд на Тоню:

– Проводи меня, Титова, до калитки, не то твой зверь отгрызет у меня что-нибудь жизненно важное. Женщины Раздольного тебе вряд ли спасибо скажут.

Он с сожалением окинул взглядом стол, на котором осталось еще несколько кусочков нарезанного сала.

У двери в кухню Тоня задержалась, сказав:

– Минуточку!

И вскоре сунула в руку Кости завернутый в салфетку кусок сала.

– Я его у бабы Веры покупаю.

– Чередниченко? – удивился он. – А я, видимо, как раз ее сало вижу на столах у других, да все забываю спросить, где они его достают... Спасибо, Титова! Ты уж извини, что я тебя не по имени-отчеству. Все забываю.

– Антонина Сергеевна, – спокойно ответила она. Не иначе как в сотый раз.

– Но Титова – все-таки полегче запомнить. Так вот, я не привык в долгу оставаться. Следующий деликатес – за мной! Мы – люди Ноева ковчега...

– Чего-чего? – насмешливо переспросила Тоня. – В том смысле, что предложенное Надей слово «землячество» тебе не очень нравится?

– То есть я хочу сказать, мы – граждане, оторванные от большой земли, должны держаться друг друга.

– Томящиеся среди аборигенов Северного Кавказа, – пошутила Тоня. – Хорошо, я об этом подумаю, хотя за тебя можно быть спокойной – тебе есть за кого держаться!

– Титова, я сказал, не за кого, а кого держаться. А ты все об одном и том же! Это от того, что ты не тех держишься. Ну да что с тебя взять, глупая ты женщина!

Он хмыкнул и скрылся в ночи, наслаждаясь нешуточным смущением Тони.

Вообще они стали поддевать друг друга, едва увиделись. Костя первым делом попытался забросить удочку:

– Антонина, мы с тобой оба – жертвы жестокого внешнего мира, а если рассматривать поселок Раздольный как совмещенный женско-мужской монастырь, то мы с тобой – два монаха, ушедшие от мирской суеты...

– Во-первых, для вас я Антонина Сергеевна. – Она тогда жутко рассердилась на этот его фривольный тон и попытку приобнять ее при всех, как он обычно делал с другими женщинами. При том, что они даже не были знакомы. – Можно звать по фамилии – Титова, а во-вторых...

– Все ясно, – нарочито заторопился он, – можете не продолжать, для меня вполне хватит во-первых. Предпочитаю не утруждать себя лишними знаниями. Во многих знаниях есть многие печали, как говорят у нас в монастыре. Вы, видимо, учительница младших классов?

– Почему? – удивилась Тоня, с ходу плюхаясь в расставленную им ловушку.

– Привыкли учить детей, вот и на взрослых переносите свои методы. А со взрослыми нужно устанавливать совсем другие отношения. Особенно здесь, в горах, вдалеке от большой цивилизации... Мы здесь, знаете ли, живем без особых церемоний: без лишнего выканья, без отдельных ножей для рыбы и для десерта, устрицы расковыриваем руками.

– Какие устрицы?

– Какие попадутся!

Мужчины, стоявшие тогда рядом с ним, обидно расхохотались.