– Вы поэтически выражаете свои мысли.

– Ты угадала, Титова, я и есть поэт. – Директор незаметно перешел на ты. – Одно время, в юности, мечтал даже поступать в Литературный институт, да обстоятельства не позволили. Вот послушай:

– Это написали вы? – спросила ошеломленная Тоня. Уж чего она от директора никак не ожидала, так это стихов. Ей казалось, что он скорее прагматик, чем романтик.

– Между прочим, заметь, я не спрашиваю, понравились они тебе или нет...

– Понравились!

– Да погоди. Сейчас я вовсе не признания жду от тебя, а понимания. Может, и сопереживания. Я хочу сказать, что чем больше я здесь живу, тем больше люблю эту землю. И согласен с тобой: пусть я человек и небедный, но это совсем не те деньги, которые нужны, чтобы облагородить жизнь Раздольного. Да, я не стал поэтом, но я же могу сделать богатым этот край, будучи виноделом... Хотя какой я по-настоящему винодел? Чтобы производить виноматериал, много ума не надо.

– Не скажите, – заступилась Тоня за самого директора. – Вы даете работу сотням людей, содержите в порядке Раздольный, теперь вот решили народ к культуре приобщать...

Директор с подозрением взглянул на нее:

– Ты так шутишь?

– Нисколько!

– Послушай, Антонина Сергеевна, могу тебе признаться – я человек небедный.

– Догадываюсь.

– Может, ты думаешь, что я ворую?

– Ну зачем же так грубо?

– Слушай, девочка, ты, однако, себе на уме. А я думал, лопушастая...

– Какая?

– Ну, в том смысле, что обмануть тебя ничего не стоит, а ты просто не обращаешь внимания на всякие там обманы. Почему?

– Потому что больших денег на этой работе не заработаешь, а нервировать себя из-за копеек не считаю нужным. В конце концов, копейкой больше, копейкой меньше... Я считаю, это не принципиально. А философия у вас на уровне. Только я не помню, как она называется. Что-то такое было у древних греков. Путем логических доказательств они утверждали, что белое – это черное.

– Вот видишь, кто из моих рабочих мог бы так изящно стукнуть меня по носу?.. Бог с ней, с философией. Скажи, Антонина, ты хотела бы зарабатывать большие деньги?

– Зарабатывать? Да. Своим трудом. Но для этого художнику надо вначале заработать имя. Однако мы отвлеклись. А остановились на том, что вы человек небедный.

– Вот. Так я хочу сказать, что мне не все равно, как живут мои подчиненные. Что они едят. О чем думают. То есть я не мечтаю о том, чтобы захапать как можно больше, я согласен делиться.

– Отрадно слышать.

– Что такое, почему в твоем голосе мне слышится некая издевка? Ты не веришь в мои благие намерения?

– Верю.

– Не веришь!

– Леонид Петрович, чего вы от меня хотите?

– Хочу, чтобы ты не сбежала отсюда.

– Да не собираюсь я сбегать, в сотый раз вам об этом говорю!

– Кто знает... Думаешь, я не видел, какими глазами на тебя этот Лавр смотрел? Пещеры его, видите ли, заинтересовали! Знаем мы эти пещеры!.. Или в городе ты счастливей будешь?

Надо же, еще ничего не случилось. Еще даже не состоялся с Михаилом тот самый важный разговор, а директор уже почувствовал то, что было неясно пока самой Тоне.

Вернее, он почувствовал ее волнение перед неопределенностью дальнейшей жизни, которая всего сутки назад, всего неделю назад казалась ей такой простой и понятной.

– Нет, ты послушай, что я говорю! – Леонид Петрович в шутку прикрыл рот рукой. – Уговариваю жену не возвращаться к мужу. Не слушай меня, девочка, действуй, как для тебя нужнее... И все же жалко. Даже тех интеллигентов, которые залетают к нам по ошибке, удержать не можем. Да и чем? Ни интересной работы, ни хороших денег...

– Как же нет интересной работы? – опять заторопилась утешать Тоня. – А это? – Она показала на засыпанную гравием площадку. – Посмотрите, какой здесь будет прекрасный вид, когда мы выкопаем пруд...

– Что? Пруд? – Директор схватился за голову. – Кажется, дай кое-кому палец, руку откусят! Может, лучше тебя не удерживать? Решила ехать, так езжай...

– Нет, это вы, шеф, сразу на попятную. Тут и делов-то на два дня. Вырыть котлован. Провести воду. Сколько тут... метров пятнадцать от мастерской, так? Разведем лотосы...