Шрифт:
В ответ Насонов, как показалось мне, загадочно улыбнулся.
И где-то подсознательно у меня мелькнула шальная мысль: «А не успел ли и отец побывать здесь?..»
– Отец ваш знает, что вы пошли к нам?
– словно угадав мои мысли, спросил меня Владимир Николаевич,
– Да, знает, - ответила я.
– Хорошо, - ответил он.
Ушла я от Владимира Николаевича окрыленная, спокойная от чувства исполненного гражданского долга. За одно только ругала себя: надо было раньше прийти сюда.
Впереди предстоит разговор с отцом. Каким-то он будет. Только бы не сорваться.
Не успела я переступить порог комнаты, как отец сразу подошел ко мне и, взяв под локоть, увел меня на улицу.
– Была?
– спросил он меня, когда мы вышли из подъезда дома.
– Была.
– Ну и что?
– Если б меня так понимали мои родители...
– То что было бы?
– не дав мне договорить, спросил отец.
Он был спокоен. И меня это несколько удивило. Я ждала нервной сцены и даже, может быть, скандала.
– Не было бы того, что сейчас произошло, - отвечаю ему в тон.
– Понятно. Что тебе сказали?
– продолжал допрашивать меня отец.
– Сказали, что правильно сделала.
– Допустим. А дальше?
– Дальше... видно будет.
– И что же ты там говорила?
– Все как есть. Не убавила, не прибавила,
– Понятно. И что теперь будет?
Я поняла. Отец там не был, иначе он не задал бы такого вопроса. Мы некоторое время шли молча.
– Во всяком случае лучше будет. Куда мы идем?
– обращаюсь я к отцу.
– Куда хочешь, - отвечает он.
– Тогда пошли домой.
– Пошли, - соглашается отец.
– Письмо, конечно, оставила там?
– Разумеется.
– Понятно.
Мы повернули обратно. Идем и молчим.
– Кто разговаривал с тобой?
– вдруг поинтересовался отец.
– Не поверишь, папа. Удивительное совпадение... Помнишь, я тебе рассказывала о лекторе-чекисте, который приводил пример с одним родственником, тоже оказавшимся, как и у нас, в Канаде и...
– Ну и что?
– перебил меня отец.
Я с удовлетворением отметила про себя, что разговор на эту тему ему неприятен.
– Он и разговаривал со мной. Симпатичный такой дядечка.
«Интересно, о чем думает сейчас отец?» - мелькнуло у меня в голове.
– Ты прости нас, старых дураков, особенно меня, - как бы отвечая на мой вопрос, говорит он.
– Пусть это будет нам всем хорошим уроком, - ответила я и увидела, как сразу посветлело лицо отца.
Дома нас встретила мама вопросом:
– Куда это вы убежали? С ума можно сойти. Давайте ужинать.
– Вид у нее бледный, под глазами синяки.
Сели за стол. Молча поели и разошлись каждый по своим местам.
На следующий день ходили с Виктором в кино. Думала, немного отвлекусь. Не получилось. События с дядей вывели из равновесия. И мне было не до кино. Виктор, чувствуя мое состояние, в душу не лез. Молодец. Лишь один раз поинтересовался:
– Надеюсь, ничего плохого не случилось?
«Надейся, надейся», - подумала я. Владимир Николаевич просил до времени не говорить Виктору о судьбе дяди. И я носила в своей душе нелегкий для меня обет молчания.
Через месяц после того, как уехала Фани, я получил снова письмо. На сей раз по почте. С безобидным открытым содержанием. Опущено в Москве. Я ждал его. Насонов меня предупредил. Раз с агентом потеряны возможности общения, то разведка, если она по-прежнему заинтересована в нем, либо должна восстановить с агентом связь, либо прекратить ее. И вот тогда решится вопрос - выхожу ли я из игры или нет. Чекисты были уверены, Роджерс не должен остановиться на полпути. Слишком много было затрачено сил и средств. И они оказались правы. Мне дали прочесть текст расшифрованного тайнописного письма. Вот оно:
«Дорогой друг! Мы опечалены очень Вашим молчанием. Как же Вы так неосторожно обошлись со средствами обоюдной связи? Нам хочется подробно узнать, как произошло это. Мы обеспокоены Вашей безопасностью. Все ли у Вас в порядке? Посылаем Вам кодовые таблицы и шифрблокнот. Надеемся, вы не забыли, как ими пользоваться. Ждем Ваших сообщений о Фокине. Пожалуйста, как можно подробнее...»
Далее сообщалось, как найти тайник, какую и где после этого сделать пометку (указывалось место) о том, что тайник иною изъят. Письмо заканчивалось словами: «Желаем Вам удачи. Да поможет Вам бог».