Доклад чиновника совпал с намерениями самого Хуэйцзуна. В тот же день он велел одному из служащих чиновного ведомства издать указ о пожаловании Юю чина шилана [307] ведомства податей и назначении его на должность главного инспектора по сбору ежегодной дани. В указе говорилось: «Получив государев наказ, возвращаться ко двору не следует, а немедля ехать на границу и приступить к делу. Как только дело будет сделано, воспоследует награда и повышение в чине». Государев указ, который Юй прочитал в «Столичном вестнике» [308] , поверг его в отчаяние. Как говорится, три души его вошли в Землю, семь душ взлетели на Небо. Он готов был наложить на себя руки. Но, по счастью, от этого опрометчивого шага его спас один человек, приславший ему послание. Из следующей главы мы узнаем, кто отправил Юю послание, что в нем было написано и почему оно пришло весьма кстати.

Вам, конечно, хочется поскорее узнать, кто прислал письмо и что в нем было написано. Так вот, прислал его свояк Юя и его собрат по экзаменам — Дуань, который, сам терпя лишения и невзгоды, нашел возможность выразить Юю свое сочувствие. Он опасался, что родственник, находясь в плену заблуждений, попадет в беду, а когда поймет свою ошибку, раскаиваться будет поздно. Дуань надеялся, что его слова помогут Юю излечиться от недуга. Как раз в этот момент в Цзинь пришла весть о разгроме Ляо. Дуань понимал, что Юй, связанный с семьей крепкими узами, устремится домой к жене, подобно стреле, выпущенной из лука. Однако на родине его ждет новая разлука, которая приведет к еще более печальному исходу. Дуань советовал другу подать начальству бумагу, в которой заявить, что он внезапно заболел, а самому повременить год-полтора, все спокойно обдумать и взвесить и принять наиболее подходящее решение. Так получилось, что государев приказ в «Столичном вестнике» был напечатан в тот день, когда Юй получил письмо от Дуаня.

Юй Цзычан внимательно прочел послание. Каждое слово в нем было мудрым, будто слово провидца. Сам Дуань отказался возвращаться домой и добровольно терпел лишения, на то были у него веские основания. И действительно, это принесло в будущем свои плоды. Как жаль, что он, Юй Цзычан, в свое время не послушался друга. Может быть, ему удалось бы избежать многих невзгод. Итак, он тут же сочинил бумагу и отправил начальству, но бумага пришла уже после приказа о его новом назначении, где говорилось, что Юй должен явить усердие и рвение, исполняя высочайший указ.

Юй Цзычану ничего не оставалось, как смириться. Он поселился в одном пограничном местечке и стал ждать прибытия дани, чтобы сразу же ехать в государство Цзинь. Надобно сказать, что приезд Юя очень обрадовал цзиньцев, потому что они ждали от него еще большей щедрости. Прежде Юй ведал только серебром, а сейчас еще и шелками. Значит, с него можно урвать вдвое больше. И приемщики дани лезли из кожи вон, устраивая для гостя пиры и делая подношения. С их уст не сходили льстивые восклицания, вроде «почтенный господин Юй» или «господин шилан». Только теперь все было по-другому. Прежде Юй отвечал лишь за дань серебром и платить за угощения ему приходилось сравнительно немного. К тому же ему помогал тесть, а потому Юй расходовал средства весьма свободно. Сейчас он отвечал еще и за шелк, и, понятно, средств ему не хватало. А тесть между тем, увидев, что деньги, посланные зятю, назад не вернулись, решил, что траты эти бессмысленные, что же до сослуживцев Юя, то они, ссылаясь на бедность, отказались выкладывать деньги. Таким образом, Юй Цзычан, если бы даже, как говорится, умел превращать вещи в чистое золото, все равно не смог бы покрыть все расходы. Оставалось одно — последовать совету Дуаня. Будь что будет! Надо, как говорится, укрепить свой хребет, задубить кожу лица [309] . Однако цзиньцы поступили с ним по-иному, нежели с Дуанем. На него обрушились испытания до того суровые, что даже вообразить трудно.

От Дуаня же цзиньцы в конце концов отступились, видя, что он способен выдержать любые невзгоды. Они давно поняли, что за его счет им не поживиться, и махнули на него рукой. Поэтому Дуань мог сейчас делать все, что ему заблагорассудится — гулять с друзьями в горах или любоваться окрестными видами. Особых лишений он не испытывал, наоборот, жил вольготно. Возможно, цзиньцы отпустили бы его домой, если бы он попросил, но он не спешил возвращаться. Неужели пустынный край, где он сейчас жил, стал для него «Персиковым источником», куда в свое время люди скрывались от Циньского двора?

Юй Цзычан, который, казалось, был больше не в силах страдать, почувствовал облегчение, как только последовал совету друга. А цзиньцы, видя, что вот уже два года Юй не получает из дома денег и, судя по всему, разорился, оставили его в покое.

Надобно сказать, что за годы жизни на чужбине Дуань и Юй очень сблизились. Они во всем помогали друг другу, деля горечи и печали. Как-то раз Юй Цзычан сказал:

— Брат мой, во всех твоих поступках я вижу мудрость. В одном лишь ты неправ. Я имею в виду твой разговор с женой перед отъездом. Вряд ли в отношениях между супругами уместна такая холодность.

— Напротив, я проявил излишнюю чувствительность, что не к лицу мужчине. — Дуань рассмеялся. — Нет, мой друг, ты не так все понял. Это вовсе не холодность!

— Ты сказал ей, что она выйдет замуж вторично, из-за чего, собственно, она и сожгла твое платье. При прощанье на лице твоем не было следов печали, одна суровость. Разве это не бессердечие? А ты еще толкуешь о какой-то чувствительности!

— Ты простодушен и слишком любишь свою жену. Неудивительно, что все эти годы тебе пришлось мучиться. Но вот что тебе следует помнить. Молодая женщина не любит грустить, ибо привыкла к радостям жизни. Она спокойно относится к вдовству, лишь когда муж ее умирает и мечтать о нем бессмысленно. Если же обречь ее на вдовство при живом муже, она в конце концов умирает от тоски. Мы жили с женой душа в душу и расстались, увы, не по своей воле. И если бы в день расставанья я проявил излишнюю чувствительность, оставшись одна, она мечтала бы о прежних супружеских утехах. А ведь подобные воспоминания все равно что ядовитое зелье, способное отправить человека к Желтым источникам раньше положенного срока. И тогда, пусть даже я вернулся бы на родину, нам не довелось бы больше насладиться супружеским счастьем. Вот почему я был так суров при прощанье. Чтобы жена потом вспоминала об этом без радости и легче переносила разлуку. Древние говорили: «Сначала подведи человека к смертельной черте, а потом возроди к жизни». Именно так поступил и я. Неужели ты этого не понял? Ведь образованный человек!

— Может быть, ты и прав! — проговорил Юй. — Но учти, женщина подобна ивовому цвету и воде. Понять ее порой невозможно. Ты, видно, считаешь свою жену исключением. Но представь, что она могла послушать тебя и сделать то, чего сама никогда не сделала бы. Что тогда?

— Надо знать, кому советуешь. За годы нашей совместной жизни я убедился, что жена моя женщина вполне достойная и заслуживает доверия. Она чтит нормы поведения и никогда не позволит себе их нарушить. Вот почему я поступил именно так, а не иначе. Окажись на ее месте другая, вряд ли я сделал бы этот рискованный шаг.