Вскоре погода испортилась. Небо затянуло облаками, и хоть жара последних недель спала, но воздух стал душным и влажным. Однообразие дней для Флорес слилось в одну бесконечную скачку. Она больше не знала, как долго они уже в пути, да это и не интересовало ее. Когда Тамар останавливал отряд, она не знала, будет ли то короткая передышка или уже ночной привал. Она молча спрыгивала с седла и опускалась на землю у какого-нибудь дерева, опираясь на его ствол. Вокруг люди начинали заниматься обыденными делами. Расседлывали коней, зажигали костер, чтобы приготовить еду, и убирали камни с территории лагеря. Один из масридов взял ее лошадь за повод и начал обтирать ее. Флорес безучастно закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока на нее не упала тень.

— В нашем народе принято, чтобы каждый воин сам заботился о своей лошади.

Легкий кивок — единственное, на что была способна Флорес. Тень исчезла с ее лица, и она вновь откинула голову.

— А вы позор для своих воинов, — прошипел Тамар ей на ухо.

На этот раз влахака открыла глаза и устало посмотрела на масрида.

— Наконец наша принцесса проснулась! — язвительно проговорил марчег. — Как вы можете опускаться до такого?

— Устала, — ответила Флорес.

— Мы все устали. Мы все истощены. Но, тем не менее, мы продолжаем выполнять свои обязанности!

Тяжело вздохнув, Флорес закатила глаза и медленно поднялась. Хотела было уже пройти мимо Тамара, но тот схватил ее за руку.

— Куда?

— К моей лошади, — кратко ответила она. — Отпустите меня.

Однако тот продолжал крепко держать ее за руку. Его пальцы впились ей в кожу.

— Ты думаешь, что, если ты будешь заботиться о своем животном, я оставлю тебя в покое? — резко бросил масрид.

Раньше такой тон и фамильярное обращение масрида рассердили бы Флорес, но сейчас она только кивнула в ответ.

— Неправильно думаешь, Флорес из Дабрана. Твое поведение действует мне на нервы. И к тому же оно плохой пример для моих воинов.

— Тогда исключите меня из своего августейшего общества, — возразила Флорес.

— Вместо этого я лучше верну тебе на место разум! — прорычал Тамар.

Инстинктивно рука Флорес опустилась на рукоять меча.

— Ах! Значит, в тебе еще что-то осталось от воительницы, которая сражалась со мной плечом к плечу?

— Отпустите меня, — вновь потребовала влахака.

Она попыталась заглянуть в глаза Тамара. «Неужели ты не видишь, что я хочу побыть одна? Исчезни наконец».

— Нет, это ты должна отпустить!

— Что? — непонимающе пробормотала Флорес.

— В смерти Висинии сал Сарес нет твоей вины. Она мертва, а ты живешь. Мы все должны терпеливо переносить наши потери.

— Что ты об этом знаешь?

Больно сжав руку, масрид притянул ее к себе.

— Мой отец погиб. Мой город пал. Я должен положиться на милость и благосклонность твоего народа. Возможно, даже гордый род моих предков закончится со мной и после меня не останется ничего, кроме песен, рассказывающих о моем позоре. Я очень хорошо знаю, что такое потеря.

Несмотря на свои жесткие слова, Тамар наконец отпустил её и обвел рукой лагерь.

— Каждая женщина, каждый мужчина что-то потерял. Многие из них боятся за свои семьи, а другие их уже утратили. Ты в своей боли не одинока, Флорес, но ты единственная, кто капитулировал перед ней.

— Может, масриды скорбят меньше?

— Может, и так. Но, может, и так, что ты просто более эгоистична? А может, ты просто слабее? — насмешливо спросил Тамар и добавил: — Так, значит, правду говорят, что вы, влахаки, — слабый народ!

Тут Флорес в мгновение охватил гнев. По телу прокатилась волна горячей ярости, выгоняя свинцовую усталость из членов. Она заскрипела зубами и схватилась за оружие.

— Она мертва! — прокричала наемница. — Она боролась, а теперь она мертва!

— Многие умерли, — прокричал в ответ Тамар. — Она не единственная и точно не последняя!

Головы воинов повернулись к ним. Некоторые подошли даже ближе, но Флорес не обращала на них никакого внимания. Вся ее ярость сконцентрировалась на Тамаре.

— Висиния не должна была умереть. Я должна была спасти ее. Я должна была оставаться рядом с ней!

— Никто не мог спасти ее, — уже тихо сказал масрид. — Это не твоя вина.

— Мне нельзя было уходить, — ответила Флорес, и из ее глаз брызнули слезы. — Я оставила ее одну.

Флорес вновь увидела перед собой Висинию, как ее накрывает земля. Порванная юбка, растрепанная коса… А потом только пыль, и земля, и камни.

— Я могла что-то сделать, — тихо повторила Флорес. — Она была беременна, святые небеса, она же была беременна.