— Приветствую вас, господин Виркен, — моментально выравнивая дыхание, проговорила она. — Здоровья, так и быть, желать не буду, покойнику это ни к чему.

Тело не слушалось, но рта Холмушу не затыкали, и он закричал изо всех сил. Женщина лишь поморщилась. Когда стихло гулкое эхо, она заговорила снова.

— Здесь вас уже никто не услышит, — по-птичьи наклонив голову вбок, она с расстановкой спросила: — Где капитан Олквин? Куда его заперли?

— Иди к черту! — рявкнул Виркен, ни капли не сомневаясь, что жить осталось считанные минуты. — Я не собираюсь раздавать королевских пленников. Мне уже нечего терять.

— Наоборот! — возразила она. — Вы еще можете сослужить королю последнюю службу, — лазутчица почти ласково коснулась щеки Холмуша. — Поймите меня правильно, господин Виркен, во всем замке мне тоже нужен только мой сюзерен. Скажете, где он — я заберу его и уйду. Не скажете — ну и ладно. Я буду продолжать искать, пытая каждого, кто может знать о нем, и уничтожая всех, кто встанет на моем пути. Всех, включая даже его величество Альберонта, если так сложится.

Виркен презрительно молчал. Чтобы добраться до короля, нужно нечто большее, чем одна полоумная, пусть и очень ловкая. Женщина недовольно вздохнула.

— Ладно. Говорят, у вас с капитаном есть давние счеты?

Она неторопливо расстегнула мундир Холмуша, распахнула рубашку и с заметным удовольствием погладила его по могучей волосатой груди.

— Вы красивый мужчина, господин Виркен. Сильный, здоровый… — с грустной улыбкой сказала она, вытащила нож и добавила непонятную фразу: — Жаль лишать этот мир такого ценного генного материала, но что поделаешь?

Холмуш охнул от резкой боли: даже не поведя бровью, лазутчица рассекла ему плоть на груди.

— Так где капитан Олквин? — улыбка бесследно исчезла с ее лица. — У вас все еще есть выбор, господин Виркен. Я могу вырвать сердце — и вы умрете сразу. Но я могу сжимать его — и мучения будут долгими.

Видеть смерть людей было для Холмуша делом привычным. Война многие годы была частью его жизни. Но он и предположить не мог, что последним, увиденным в жизни им самим, станет не взмах вражеского меча, а лицо безжалостно-спокойной женщины с ледяными глазами.

— Будь ты проклята, гадина! — с ненавистью выплюнул Холмуш, удивляясь тому, что все еще жив. Что бы эта тощая дрянь с ним ни делала, вне всякого сомнения, смерть окончательно наступит только по ее милости.

— Я давно проклята, — прошептала лазутчица, одним поворотом ножа с хрустом взломала ему ребра и плотно зажала рану рукой. Сквозь застилающую сознание боль Холмуш чувствовал, как жизнь стремительно утекает из него с каждой неудачной попыткой вдоха.

— Господин Виркен, вы желаете такой же мучительной смерти вашему королю? — в голосе женщины уже не было угрозы, лишь усталая обреченность. У начальника стражи быстро темнело в глазах — то ли в преддверии смерти, то ли от липкого ужаса: эти слова — не блеф, она действительно продолжит убивать в этом замке всех, шаг за шагом.

— Лунная… башня… — из последних сил прохрипел он.

— Вы — человек чести, Холмуш, — тихо произнесла лазутчица. — Покойтесь с миром.

Вспышка невыносимой боли — и все померкло.

Олквин не имел ни малейшего понятия, сколько времени прошло с момента, как он остался один. Сознание совершало головокружительные скачки — то ныряло в мутную глубину, то становилось болезненно-ясным, но отчетливые моменты, похоже, становились все реже и короче. Странное опьянение давило тяжестью на каждую мышцу, не давая пошевелить и пальцем. Иногда Бенвор с усилием поднимал веки, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь матовую пелену, застилающую обожженные едкими парами, слезящиеся глаза. Короткий осенний день подходил к концу. До слуха иногда доносились далекие крики, шум, потом все стихло. И вдруг знакомые теплые руки ласково погладили по голове, бережно коснулись разбитых губ и — наконец-то! — обняли… Сознание сразу стало проясняться.

— Ты слышишь меня? — настойчиво звала Джелайна. Юноша подслеповато всмотрелся в размытое пятно ее лица.

— Что с тобой?! — испуганно шептала она. — Тебя пытали?

Бенвор покачал головой, и из-за этого, как ему показалось, чуть не упал вместе со стулом.

— Какая скотина посмела изранить тебе лицо? — со злостью прошипела Джелайна, ломая замки на оковах каким-то инструментом со стола Риймонса. — Я ему голову оторву!

— Ерунда, заживет, — капитан облизал саднящую губу. — Это Виркен отвел душу.

— А, — неопределенно бросила она. — Тогда ладно.

— Риймонс — вот кто действительно скотина, — пробормотал Бенвор. — Напоил меня какой-то вонючей дрянью. Отравой, наверное.

— Это из-за нее тебе так плохо? — всполошилась Джелайна.

— Наверное. Еще и надышался чем-то. Почти ничего не вижу.

Сломав замки, женщина помогла ему подняться и потащила к двери. В коридоре Олквин несколько раз споткнулся о лежащие повсюду тела стражников. Сил чему-то удивляться уже не было. Дальше были кажущиеся бесконечными темные коридоры и лестницы. Бенвор не различал дороги; один раз Джелайна выругалась сквозь зубы по-английски и ненадолго усадила его на пол у стены. Капитан услышал голоса и звон оружия. Женщина снова подняла его и потащила дальше, а вокруг ржаво пахло свежей кровью.