— А как вы думаете, кто это сделал?

— Не знаю.

— Но есть же у вас хоть какие-то предположения?

Она покачала головой:

— Ты сам знаешь, какая она была. Это мог оказаться кто угодно.

— А что говорит полиция?

— Им наплевать. Все случилось двадцать лет назад, — она подняла на меня красные от слез глаза. — И хочешь знать кое-что еще? Мне тоже наплевать. Не сейчас. Не могу себе позволить. Моя дочь умерла давным-давно. Мне надо жить сейчас.

— Вот уж не верю, что вы не хотели бы, чтоб совершилось правосудие, — говоря это, я чувствовал себя резким и упертым, как Чарльз Бронсон в каком-то халтурном фильме о мстителях.

— Уверена, кто бы это ни сделал, он уже заплатил за это. Мне приходится верить в это.

Мое сердце тяжело билось, я все еще был зол, но на самом деле не на нее.

— Знаете, мне очень жаль, что я вас так расстроил, — и я двинулся к дверям.

— Ты должен понять, — сказала она, — мне приходится жить рядом с этими людьми последние двадцать лет.

— С какими людьми?

— С парнями, — она ответила так, будто говорила о каком-то неформальном клубе.

— Какими еще парнями?

— Сам знаешь, — на меня она не смотрела. — С теми самыми, которые, возможно, были вместе с ней в ту ночь на пляже.

— Кто?!

Внезапно она обрушилась на меня:

— Ты в ответе за то, что случилось с ней, не меньше, чем любой другой! Если уж собрался тыкать в кого-то пальцем, не забудь себя.

— Чушь собачья, — однако меня всего трясло.

— А ты думаешь, я не знаю, что тогда случилось? Как ты думаешь, почему она позволила себе залететь? Да потому что была уверена, что это ее единственная возможность заставить тебя на ней жениться. А ты все равно от нее отказался. Она была недостаточно хороша для тебя, да? Ты ведь мог бы спасти ее…

— Да бред это! Я ведь предлагал ей помочь…

— Помочь? Что значит «помочь»? Аборт сделать? Она не хотела делать аборт! Она любила тебя! Она хотела всю оставшуюся жизнь прожить вместе с тобой!

Ее гладкое лицо покраснело от ярости. На мой взгляд, она была должна мне еще одно извинение.

— Вы могли узнать, о чем мы говорили в то утро, только одним путем, — спокойно сказал я. — Она приходила сюда днем, после того, как мы расстались, — по ее лицу я понял, что так оно и было. — Она вернулась домой, сказала вам, что беременна, и вы вышвырнули ее вон.

Она заставила себя поглядеть мне в лицо:

— Мне приходится простить себе это.

— Отлично, просто отлично. Рад за вас. И как терапевтично звучит. А заодно вы простили и ее убийц. Мальчишки всегда мальчишки, и все такое. Правда, теперь они уже очень большая компания мальчишек, так что никаких обид. И обвинить, кроме меня, больше некого. Знаете, что я вам скажу, леди? Дерьмо вы. Вам бы мозги клизмой прочистить.

Белая кошка метнулась в сторону, когда я пинком распахнул дверь.

Я выехал на Эспланаду и остановился. Из-за сильного ветра пляж был безлюден. Груды песка шуршали рядом с дорожкой. Я держал окна закрытыми, даже несмотря на то, что истекал потом.

Я увидел серебристый «мерседес», подъезжающий к многоквартирному зданию на другой стороне улицы — отмечающему прежнюю могилу Черил. За рулем сидел какой-то седой тип, рядом с ним была молодая блондинка. Она резко рассмеялась, когда ворота подземного гаража открылись, пропуская их.

Внизу, на пляже, синее здание пляжного бара-закусочной стояло под порывами ветра, запертое, словно святилище несуществующего более бога. Что было внутри? Вероятно, старый календарь с портретом Дж. Ф. Кеннеди. Тюбики прогорклой губной помады и пара трусов, заскорузлых от времени… и вдруг с оплетенной паутиной сковороды раздалось шипение! Воздух заполнили горячие запахи хот-догов и картошки-фри. Призрачное радио включилось на композиции «Stingrays» «Вниз по Океану»:

Болезненный надрыв голоса Шарлен.

Смех Черил, как на «русских горках».

Я включил радио, нашел волну KRUF. Заканчивалась песня «Culture Club». [358]

Мне понадобилась целая секунда, чтобы узнать музыку, которая последовала за ней. Сперва я решил, что это какая-то шутка. Взрыв беспорядочного шума мог уступить место Джеку Уэббу [359] или каналу Рейгана — дневные ди-джеи увлекались такими выходками. Но это не было шуткой. Это была запись Денниса: новый сингл.

Он урезал первую часть до пятнадцати секунд дикой, скрежещущей, вопящей какофонии, но когда все встало на свои места — эффект был таким же ошеломляющим. И через несколько секунд после начала музыки вступила Шарлен с долгим воплем, как будто ей на промежность паяльную лампу наставили.