— …был обнаружен телохранителем и немедленно доставлен в клинику «Сент-Джон» в Санта-Монике, где и находится сейчас в удовлетворительном состоянии…

— Удовлетворительном? Да его мозги по всему полу разлетелись! — И тут я понял: это были не его мозги. Собачьи.

— …предполагая, что застрелил Контрелла, Кокрэн вскоре после этого объявился на встрече выпускников его школы…

— Что?! Кто его застрелил, я?

— …согласно показаниям свидетелей, Уильям Холтнер, бывший одноклассник Кокрэна, а ныне сотрудник отдела полиции Редондо-Бич, попытался разоружить подозреваемого, когда тот начал размахивать пистолетом. Началась стычка; Шарлен Контрелл вмешалась в драку. Предполагается, что именно тогда Кокрэн выстрелил в Холтнера, тяжело ранив полицейского, хотя и находившегося не при исполнении обязанностей, сейчас ставшего чем-то вроде национального героя Южного побережья…

У меня перехватило дыхание:

— Это же все херня. Полное дерьмо. Чушь собачья.

Шарлен тоже была ошарашена:

— Наверное, они пока что просто предполагают, что в Денниса стрелял ты. Он, наверное, все еще без сознания и пока не смог рассказать полиции, как все было.

— Не думаю, что стоит рассчитывать на него, Шар.

Цветущая физия моего бывшего школьного приятеля Стива заполнила весь экран, у его рта был микрофон:

— Я понял, что Скотт не в себе сразу же, как только его увидел. У него был такой нехороший взгляд. Я подумал, что он вот-вот начнет палить во все стороны, — он прервался на рекунду. — Билл — великий человек. Он спас столько жизней.

— Н-ну, сволочь, вот ведь сволочь поганая, — озвучил я свои мысли. — Мне и надо было начать стрельбу. Половина парней из тех, кто там был, это заслужили. Они все ее насиловали, какой бы она ни была. Они все — ее убийцы. И все вышли сухими из воды. От всего отмазались.

Луиза уставилась на меня. Она действительно была бледна. И Шарлен смотрела на меня во все глаза, не понимая, что за чертовщину я несу, и боясь спросить. А я боялся рассказать ей, хоть и не понимал до конца, почему.

— Мы сможем все это объяснить, — заявила Шарлен; это утверждение выглядело смехотворным.

— Ага, напишешь длинное письмо в «Лос-Анджелес Таймс», когда мы доберемся до Мексики, — ответил я, пока очередной репортер описывал нашу гонку по скоростной трассе.

— Так и сделаю, — сказала она, глядя, как раненых полицейских извлекают из машины на том самом повороте. — Ты не должен пострадать за то, что сделала я. Я об этом не жалею. Просто до сих пор не могу поверить, что он остался в живых. — Она была белой как мел. — Просто не могу поверить. Я думала, что наконец стала свободной.

Я обнял ее:

— Так и есть.

Я заметил, как она обменялась с Луизой каким-то странным взглядом, и та прижала к губам кончики пальцев, словно запечатывая их. Стоявший у входа Пол покачал головой:

— Гадский город, — сказал он.

Вскоре Луиза провела меня к гаражу в багдадском стиле на пять машин.

— Что угодно, кроме «мерседеса», — сказала она. — Не думаю, что я переживу, если его изрешетят свинцом.

Я не мог ее обвинять. Это был безупречный бледно-голубой «галлвиг» пятьдесят шестого года. Рядом стоял «ягуар ХКЕ» шестьдесят четвертого, тоже весь сверкающий. Лилового цвета.

— Просто неописуемый, — я провел рукой по мелкодырчатой складной крыше «ягуара».

— У него есть дурная привычка подыхать в крайней левой полосе.

— Честно говоря, я вряд ли решусь еще хоть раз выехать на скоростную трассу.

Последним стоял «файерберд» с откидным верхом шестьдесят восьмого года, зеленый «металлик», на белой крыше была трещина.

— Пожалуй, вот это — для тебя лучший выбор, — подсказала Луиза. — Не думала, что когда-нибудь он снова понадобится. Все Собиралась отправить его в Де-Мойн. На восстановление.

— Он как, на ходу?

Едва ли. Бак был полон, но аккумулятор сдох, а масло не меняли со времен захвата Сайгона.

Пол сел за руль «мерседеса», подтащил меня на тросе, и мотор вернулся к жизни, правда, раскашлявшись и выбросив из выхлопной трубы несколько клубов черного дыма. Я подкатил ко входу в дом, загнал машину на парковку и вылез, чтобы опустить крышу, оставив мотор включенным.

Луиза наблюдала за мной со ступенек. Я подошел к ней:

— О чем это вы с Шарлен разговаривали перед тем, как начались новости?

— О тебе, — без запинки ответила она. — Кто еще мог быть нам так интересен?

— Я серьезно.

— Я тоже, — она потянулась залезть мне под рубашку. — Она только и говорила о том, какой ты потрясающий любовник. Наконец, у меня потекло так, что пришлось попросить ее закончить этот разговор.

Я понимал, что давить на нее бесполезно.

— Знаешь, Луиза, я правда очень благодарен тебе за помощь.

— Для Шарлен я сделаю все, — она заговорила очень серьезно. — Я очень люблю ее.