– Самое опасное место чуть подальше, вон там, где кипят-пенятся на каменных грядах буруны. Вот тут упаси нас бог! – проговорил громко лоцман.

Стиснув зубы и зорко глядя в сумрак бурного, под нависшими облаками моря, он продолжал борьбу со стихией. У Петра появилась надежда на спасение. Он снова что-то попытался указать Антипе, чуть-чуть изменить курс яхты. Но Антипа не отвел глаз от бушующего моря, не удостоил царя даже взглядом. Он здесь главный, да еще – божья воля. Яхта с людьми и с царем – в его мужицких руках. Антипа отпустил словцо солоней морской воды и твердым голосом, требовательно, сквозь шум морской как отрубил:

– Государь, ты отдал мне руль, так не мешай, ступай отседа прочь. Здесь мое место, а не твое. Я знаю, что делаю!..

Мужицкая дерзость не раздосадовала царя. Как лоцману не доверить, когда он так смело царю говорит?

Пройдя «Унские рога», яхта оказалась в полной безопасности. Лоцман Антипа перекрестился и уступил руль Петру.

– А теперь, государь-батюшка, не страшно. Правь прямо на Пертоминский монастырь. Святые Вассиан да Иона к себе в гости зовут.

Яхта стала на якорь вблизи монастыря. Для монахов неожиданное, удивительное событие: сам царь пожаловал с архиепископом. Трезвон, молебствие.

Петр подозвал к себе лоцмана Антипу.

– Крепко ты меня отпотчевал в бурю…

– Прости меня, дурака, царь-батюшка. Может не те слова сорвались, прости… – И лоцман бухнулся Петру в ноги.

– Встань. Ты был вправе мне так ответить. Неправ я, совался не в свое дело. Вот тебе мое шкиперское платье. Высуши и носи на здоровье. Крепко шито, не распорется. И вот тебе еще моя шапка да тридцать целковых в награду, и быть тебе в полной свободе от монастырских работ. Теперь ты сам себе хозяин… – И поцеловал его Петр трижды при этом.

Народная молва донесла до наших дней легенду: будто бы лоцман Антипа Тимофеев – предъявитель царской шапки – имел право дарма угощаться в любом кабаке, И доугощался до скорого смертного часа. (Подобная легенда бытовала в народе и о верхолазе Телушкине, который ухитрился без лесов забраться на шпиль Петропавловского собора в Петербурге и отремонтировать фигуру ангела.)

Четверо суток бушевала буря. Ночевал Петр на яхте, а в дневное время осматривал монастырское хозяйство.

В первых числах июня монахи старательно копали гряды в огородах, сажали капустную рассаду, лук, редьку и даже огурцы. Ячмень уже был посеян и дал всходы.

– Лето здесь короткое. Не пропадают ли труды ваши? – спрашивал Петр монахов и мужиков, работавших здесь по обету.

– Да как сказать, – отвечал за всех игумен, – бывает, и суетно трудимся. Бывает, и с проком. Лето – оно короткое, но солнце-то у нас многочасно гуляет по небеси. И у нас, и в Соловках вся овощ поспевает. Ячмень хилый, сам-четыре, больше бог не дает.

– Когда же вы молитесь, если столько тут у вас дела?

– А мы больше трудимся, нежели молимся.

– Вот это верно, – соглашался Петр, – молитвы изнуряют, а труды укрепляют.

Один из мужиков осмелился и заговорил:

– Нельзя, царь-батюшка, работную пору горячую мимо рук своих упускать. Как поработаешь, так и полопаешь. Когда земля трудов просит, мы, мужики и монахи тутошние, молимся на скору руку: одному богу мигнем, другому кивнем, а третий и сам догадается. Для прилику в колокол брякнем да и бежим на полосы, кто с лопатой, кто с тяпкой, кто с чем, а кто и навоз на носилках тащит…

– Похвально! Вижу, хозяйство ваше оттого в порядке и голод не грозит.

– Что ты, царь-батюшка, какой там голод? Да тут у нас трески да палтусины и семушки – солить не успеваем. Святые ангелы да преподобные наши Вассиан с Ионой за нас там, на том свете, добро молятся…

Петр спросил игумена и о том, бывают ли в монастыре какие чудеса.

– Нечем похвастать, ваше царское величество, – ответил тот. – Мощи святых угодников под спудом запечатаны, а служба ни Вассиану, ни Ионе не составлена. Молимся им так, попутно и бессловесно, в мыслях поминая их богоугодные труды. Они в здешних местах первые начали монастырское строение, а в таких местах, как наши, всякий монастырь душам спасение и царству укрепление.

– Что ж ты, архиепископ, втуне и в загоне содержишь угодников Вассиана и Иону? – обратился Петр к Афанасию. – Они нам, путешествующим, приют оказали. Надо святых не обидеть. Полюбопытствуем о мощах преподобных.

После вечерни, оставшись в монастырском храме втроем, Петр, Афанасий и игумен, тайно от монахов и мирских глаз, вскрыли гробницу.

Вероятно, никто из троих чуда и не ожидал, но то, что они увидели, не могло их не разочаровать. В гробнице вместо двух нетленных трупов находился рассыпавшийся прах и пожелтевшие кости одного из угодников – Вассиана или Ионы – неизвестно.