– В Америке нет паспортной системы, – возразил следователь.

– Какой ужас! – заметила Лидочка. – Как они находят друг друга?

– К сожалению, Лидия Кирилловна, – сообщил Шустов, – мы с вами собрались здесь не шутить. Мы имеем дело с серьезными преступниками, для которых ваша жизнь не представляет большой ценности. Это жестокие и беспринципные люди. И сейчас, в период, так сказать, разгула демократии, они потеряли всякий стыд и страх.

Лидочка не стала спорить. Но она не любила выражений типа «разгул демократии» или «Эльцина на плаху!», тем более «Демократов на виселицу!», хотя бы потому, что в этом была некоторая несправедливость. Ведь ей, Лидочке, никогда не придет в голову звать к топору или отправлять на плаху коммунистов. А ее как демократку кто-то желает обезглавить. А с сегодняшнего дня к категории желающих присоединились обитатели вишневой «Нивы» и, возможно, сыщик Шустов.

– Я вам советую, – продолжал между тем Шустов, – не рассказывать знакомым о ваших наблюдениях, особенно о номере машины. Надеюсь, никто об этом не знает?

– Никто, – твердо ответила Лидочка. – Кроме одного человека.

– Это еще кто? Подруга?

– Нет, комендант Каликин.

– Зачем вы ему рассказали?

– Я ему специально не рассказывала. Просто я при нем вспомнила номер «Нивы».

– А он что?

– А он предложил мне сообщить об этом в милицию.

– Правильно. А когда это было?

– Вчера в половине второго. После того как я побывала у вас с фотографиями. Помните, я принесла фотографии, а потом пошла домой. Каликин мне стекло вставлял.

– И почему же вы не пришли к нам?

– А я как-то не составила о вас благоприятного впечатления, – ответила Лидочка. – К тому же я спешила на поезд.

– Могли позвонить. Для этого не надо благоприятного впечатления.

– Мне показалось, что вам все это дело – до лампочки.

– Не знал я, что вы пользуетесь такими выражениями! – зло заметил лейтенант. – Но следовало бы думать, что независимо от ваших предположений у вас есть гражданский долг.

– Извините, очевидно, вы правы, а я не права. Но я очень спешила.

– Ваше счастье, что вас никто не пристукнул по дороге, – заявил милиционер. – А если бы они знали о номере, то точно бы пристукнули.

И тут к Лидочке возвратился вчерашний ужас – ужас, пережитый на поселковой дорожке перед молодым человеком в джинсовой курточке, который бежал за ней. Господи, как все понятно и просто…

– Что вы замолчали? – вторгся в ее страх голос лейтенанта. – Что-то уже было? Да говорите вы!

– Было, – призналась Лидочка.

Она рассказала лейтенанту о ее вчерашнем преследователе. Лейтенант слушал невнимательно, будто мысленно торопил ее, поддакивая и кивая головой, словно говоря: «Ну я же вас предупреждал!»

Лидочка видела это нетерпение, но не могла остановиться и рассказывать короче – словно сидела перед исповедником и должна была выложить ему все свои грехи. Сама на себя злилась за это, но продолжала тонуть в подробностях.

– Ясно, – прервал наконец ее рассказ Шустов. – Он побежал к шоссе, так что в поезде его не было. Значит, послали одного.

– Но, может быть, это совпадение… какой-нибудь сексуальный маньяк?

– Если вам так приятнее думать, – сказал лейтенант, – то пожалуйста.

Наконец-то она услышала в его голосе иронию. Сама виновата – показала себя глупой курицей.

– Но даже если наш дорогой комендант сообщил куда следует, что в моем лице можно ухлопать единственного свидетеля…

– Комендант Каликин вне подозрений, – отрезал лейтенант. – Он – ветеран, председатель ячейки общества ветеранов, трижды ранен. К тому же ему уже семьдесят лет. Давайте вычеркнем его.

– Давайте вычеркнем.

– Другое дело – он мог кому-то проговориться. Ведь старики у нас разговорчивые.

– Мне его спросить?

– Вам следует ни во что не вмешиваться. Спрашивать буду я. А пока мы с вами зафиксируем ваши показания.

– А что мне делать?

– Лучше всего переехать на несколько дней к кому-нибудь из родственников.

– У меня нет родственников.

– Тогда будьте осторожны и не открывайте незнакомым.

Зазвонил телефон. Звон у него был пронзительный и противный.

– Да, – сказал Шустов. – Нет, не могу. Я же сказал: не могу, у меня свидетельница. Мы показания оформляем… Понимаю… А где Петренко?.. Слушаюсь.

Он положил трубку.

– Ну вот, – сказал он виновато. – Этого я и боялся. Совершенно людей нет. Стоим, как спартанцы под Фермопилами.

Лидочка не удержалась и сказала:

– Фермопилы – не деревня, а горный проход. Под ним стоять трудно.

Шустов только поморщился.

– Я оформлю показания после обеда, – сказал лейтенант. – Вы идите. Мы с вами завтра поговорим. Вам в самом деле некуда уехать?