Шрифт:
Когда Павка счел, видимо, что туману напущено достаточно, он кивнул мне, и я по учебнику рассказал о трех состояниях воды.
— Что дальше будем делать? — спросил я у Павки, когда запись была окончена.
— Дальше будем спать, — ответил Павка. — Хотя нет. Спать рано. А учить уроки нам незачем. Лучше махнем в кино.
И мы махнули в кино. Из кино — на стадион. Со стадиона еще куда-то... Домой мы вернулись часу в десятом.
— Где пропадал? — Голос мамы не предвещал ничего хорошего, и я, на всякий случай, загородился Павкой.
— Уроки учил. У него вот, — честно соврал я.
— Уроки? — Мама подозрительно покосилась на нас. — Хорошо, ложись спать. Завтра проверю.
«Завтра? — Я чуть было не подскочил от радости. — Ого, завтра! Да завтра мы с Павкой... »
Само собой разумеется, что Павка, с маминого разрешения, остался у меня ночевать.
— Первым, — сказал он, — будешь спать ты.
Я не возражал. Забрался в постель и... не помню уж, как заснул, но зато очень хорошо помню, как проснулся. А проснулся я от страшного крика, который издавал стоящий возле моей постели приемник с подключенной к нему магнитофонной приставкой.
— В одиннадцатом веке, — орал он, — у славян уже были бояре: землевладельцы и богачи, а также князья...
Я сразу возненавидел всех бояр, богачей и князей на свете.
А приемник продолжал надрываться:
— Князья и бояре торговали с греками хлебом и медом, а также продавали им рабов.
Я пожалел, что не могу сделать того же с Павкой. Включил свет и увидел своего друга спящим в кресле. «Хорошо же, — злорадно подумал я, — сейчас ты выучишь во сне стихотворение Н. Никитина, называется «Степь». Я подтащил приемник поближе к Павке и включил его на полную мощность.
— По всей степи ковыль, по краям туман, — рявкнул громкоговоритель, и Павку будто ветром сдуло с мягкого кресла.
— Где туман? Какой туман? — вопил он, носясь по комнате.
А громкоговоритель между тем продолжал внушать нам заданный урок.
— Облака в синеве белым стадом плывут. Журавли в облаках перекличку ведут.
Тут приемник, видимо, перекричал самого себя, потому что к нам ворвались насмерть перепуганные родители и соседи.
— Что здесь происходит? — строго спросил папа.
И громкоговоритель, отвечая ему, проорал:
— Не видать ни души. Тонет в золоте день. Пробежать по траве ветру сонному лень...
— Это мне лень снять подтяжки, — сердито сказал папа, — и отстегать им некоторых бессонных учеников. Ну-ка, марш в постель!
С тех пор мы с Павкой учим уроки обычным способом. А жаль. Сколько времени пропадает!
СУФЛЕР
Павка никогда не играл на сцене. Даже в хоре не пел. Пытался, но не сдал пробы. Я помню, как он сдавал.
— Пой, — сказал худрук.
— Что? — спросил Павка.
— Что хочешь, — сказал худрук.
Павка не знал что и, по привычке, покосился на меня. Он ждал подсказки.
— Легко... — не шевеля губами, промычал я, — на сердце...
— Легко, — крикнул Павка, — на сердце.
— Раз легко — пой, — сказал худрук и наставил на Павку левое ухо.
— Легко на сердце от песни веселой! — заорал Павка.
— Минуточку, — сказал худрук и наставил на Павку правое ухо.
Павка подумал, что он глухой, и заорал еще громче:
— Она скучать не дает никогда...
— Что верно, то верно, — сказал худрук, — скучать нам некогда, — и вычеркнул Павку из списка кандидатов.
— Почему? — спросил Павка. Он не привык сдаваться без боя.
— Из-за отсутствия голоса, — сказал худрук.
Павка удивился:
— Разве вы меня не слышали?
— К сожалению, слышал, — сказал худрук и вызвал следующего.
Следующим был я. Меня приняли. Павка и виду не подал, как это его задело. Он умел управлять своими чувствами. Но я-то его хорошо знал. Не успокоится до тех пор, пока в чем-нибудь не обойдет меня.
Так и случилось. Вскоре Павка сообщил мне, что его приняли в драмкружок. В отличие от Павки я не умел управлять своими чувствами и с завистью посмотрел на друга.
Это доставило Павке удовольствие...
— Хочешь работать со мной? — спросил он.
— Хочу что? — не понял я.
Павка умел быть терпеливым.
— Работать, — снисходительно пояснил он, — над ролью.
Хочу ли я? Мои глаза опередили мой язык, потому что Павка, не дождавшись ответа, потащил меня в пионерскую к старшей вожатой Вере.