Шрифт:
– У вас дурная привычка терять вещи!
На нее смотрел не просто человек, на нее смотрел гигант. Длинные взлохмаченные волосы падали на воротник смешного старомодного пальто. Она успела, однако, отметить, что этот белобрысый великан хорош собой. Он был красив забытой красотой актеров прежних времен, силачей, которые кого угодно могли стереть в порошок, при этом даже не вспотев. На крупном, гладко выбритом лице читалось выражение застенчивой нежности. Лицо это могло одинаково принадлежать аристократу и шуту, и было в нем что-то античное…
– Я… не понимаю, о чем вы, – вспыхнув, пробормотала она.
– Сверток, – улыбнулся гигант, указывая на собаку. – Мама Ирина говорит, что он ваш, а она никогда не ошибается!
Сверток, пакет с костюмом Бефаны. Он лежал перед зверюгой, которая неистово виляла хвостом, словно в ожидании бог весть какой награды. Черный трюфель собачьего носа протянулся к самому носку сапога Адрианы. Псине явно понравился ее запах, а может, она сама понравилась хозяину, и в системе собачьих ценностей это стало безоговорочным пропуском к общению…
– Я… я могу забрать его, если хотите… – поспешно прошептала она. Потом сунула руку в карман, нащупала там смятую банкноту и протянула гиганту. – И это тоже возьмите…
Но гигант на нее и не взглянул. Его внимание целиком переключилось на Карло, который явно заинтересовался собакой, но не решался к ней наклониться.
– Можешь ее погладить, она добрая!
Тогда Карло протянул кулачок к черному трюфелю, и Мама Ирина его старательно обнюхала, а потом завалилась на спину, покорно и доверчиво подставив белый живот с тугими розовыми сосками.
– Как ее зовут?
– Мама Ирина.
– И у нее бывают щенки? – осведомился Карло, почесывая белое брюхо, а собака при этом подвывала от удовольствия.
– Каждый раз, как встретит настоящего кобеля! – засмеялся гигант.
– А какой она породы?
– И сам не знаю. – Великан запустил пальцы в длинные волосы. – Что-то от волка, что-то от венгерской гончей… а я говорю, что ее порода зовется Мама Ирина!
– Дашь мне щенка?
– Надо подождать четыре месяца, последний раз она ощенилась весной… Потом щенок должен по крайней мере дней пятнадцать провести рядом с Мамой Ириной… И тогда, если не раздумаешь, приходи к Витасу – и получишь щенка.
– А Витас – это кто? – спросил Карло, который и так понял, кто такой Витас, но ему понравилось, как по-особому тот произнес конечное «с», и ему хотелось еще раз услышать.
– Я и есть Витас! – заорал гигант, ткнув себя пальцем в грудь, и звонко расхохотался.
– И ты правда дашь мне щенка?
Тут гигант поднял глаза, взглянул на Адриану и хитро прибавил:
– Если мама позволит!
– Мама не хочет, – помрачнел Карло. – Она говорит, что от собак вонь и грязь, и потом, она работает, и некому будет вывести собаку сделать свои делишки…
– Я точно знаю, что, когда твоя мама увидит щенков Мамы Ирины, она сразу передумает!
Адриана поняла, что великан принял ее за мать Карло, но не стала его поправлять. Пусть так и думает. И пусть скорее убирается. Но он упорно не замечал протянутую банкноту.
– Мы идем обедать или нет, Карло?
Мальчик неохотно оторвался от собаки.
– Пока, – сказал Витас.
Никто из двоих ему не ответил. Мама Ирина заворчала, хвост ее снова пришел в движение.
VIII
Сто тысяч евро! И ни одной меченой купюры! Приду за ними в пять! Лаура сухо отпихнула заботливо протянутый Джанджильберто стакан виски.
– Бред какой-то, – прошептал он, стараясь стряхнуть капли с шарфа, который она подарила ему на Рождество, – у тебя… то есть у нас, нет таких денег!
Лаура, зарычав, как тигрица, бросилась на белый кожаный диван в своем обиталище матери-одиночки.
– Ты что, не понимаешь? Этот человек знает все!
– Кто? Тот, кто звонил? Что он знает?
– Все о банке, идиот! Знает, где я работаю, знает, где у меня сейф… и знает, что, если я хочу снова увидеть сына, я должна взять оттуда деньги…
– А какие гарантии он дает, что Карло…
– Ясно, никаких! Я должна, и все тут! Он сказал… Он сказал, что я должна оставить деньги в двух конвертах у английского кладбища в Тестаччо… и возвращаться домой. И Карлетто уже будет там меня ждать…
Джанджильберто нежно обнял ее за плечи:
– Напрасно ты не дала мне с ним поговорить.
– Ну что ты такое говоришь!