Ингерд поклонился, и Эйрик, и Оярлик, и Орел, и Травник. Седовласые готтары долго еще стояли на дороге и глядели им вслед. Как два дерева на холме, что путник издали замечает и говорит себе:

— Ну, вот я и дома.

В лесу, на той поляне, где кайдабы стояли, они повстречали давешнего старика, в звериные шкуры одетого. Он стоял у высокого камня и сам был похож на камень — застывший, неподвижный. Может, он и слышал шаги и голоса, но головы не повернул. Ветер раскачивал кроны берез, и по лицу старика волнами пробегала тень. Ингерд взглянул на камень, сверху донизу испещренный Рунами, но изломанные значки по-прежнему оставались ему непонятными. Аарел Брандив шагнул вперед и загородил камень собой. Ингерд думал — от него, но оказалось, от — старика.

— Опомнись, — сказал он ему. — Не то сердце твое разорвется.

Старик поднял на него взгляд — холодный и чужой.

— У атаннов есть душа, — произнес он. — Но сердца у них нет.

— Нет! Не говори так, — Аарел Брандив отшатнулся, как от удара.

— Ты не хочешь этого слышать? — старик смотрел Орлу в глаза и не отпускал его взгляда. — Ты забыл, как зовут тебя? Забыл, кто ты есть?

— Нет, — прошептал Аарел Брандив. — Я помню.

— Назови себя, — потребовал старик.

Орел молчал, кровь схлынула с его лица. Ингерд невольно отступил. Он не понимал их разговора, но он страшил его.

— Назови себя! — повелительно крикнул старик, ударяя посохом в землю. Трава на земле обуглилась.

— Тебе не заставить меня… — Аарел Брандив яростно сжал кулаки. — Ты не сможешь. Нет у тебя такого права!..

Старик рассмеялся. В его смехе не было угрозы, только горечь.

— Я знал, что ты вспомнишь о праве и о долге. Да!.. Нет у меня права заставлять тебя, ибо ты атанн, как и я. У меня нет права любить, и у тебя его тоже нет.

— Без любви наши руки слабы, а помыслы наши — бесцельны, — вскинулся Аарел Брандив.

— Нет, — покачал головой старик, — это любовь делает наши руки слабыми, а наши помыслы — сиюминутными. Дельвеле, Кугун! Остерегись! Ты — атанн, но если ты откроешь свою душу для любви — ты познаешь великую боль. Для нас не существует времени, ты хочешь, чтобы боль была вечна? Взгляни на меня. Я забыл, что я атанн и что путь людей — не мой путь. Я забыл и поплатился сердцем своим. Моя боль будет вечной. Дельвеле, Кугун! Эгнар ве наи!..

И неожиданно старик шагнул к Одинокому Охотнику и обнял его, точно хотел защитить. Ингерд обернулся на своих друзей. Эйрик и Оярлик глядели удивленно и настороженно, Травник таращился в небо — он-то все понимал и не хотел с Ингердом глазами встречаться.

Аарел Брандив, Одинокий Охотник, поднял гордую голову с плеча старика.

— Ты посеял страх в моем сердце, — сказал он глухо, — до этих пор я не ведал, что это такое.

Он обернулся к Ингерду:

— Мне надо лететь, Волк. Я вернусь, как смогу. Прости.

И он, прянув на землю, в небо взмыл большой птицей черной. Ингерд проводил взглядом его стремительный мощный полет.

— Этот путь — не его, — произнес старик в шкурах, — и не мой тоже. Дальше вы пойдете одни.

Видно было, как старик какой-то думой терзается, мучается чем-то, но сказать ничего не сказал, только вздохнул тяжко.

— Ступайте, — сказал он. — Ваша дорога — долгая, ваша огдстама — великая. Вы не одиноки в своем выборе, потому принимайте помощь, буде она вам встретится.

С этими словами он развернулся и подался куда-то в глубь леса. Стена деревьев скоро скрыла его.

— О чем это они толковали? — спросил Эйрик. — Как ни силился уразуметь — не вышло.

— У меня не спрашивай, — отозвался Лис. — Я понял только одно: дальше нам идти без Одинокого Охотника. Жаль.

Ингерд промолчал. Травник тоже. Так и пошли через лес в молчании. Эйрику да Оярлику не до разговоров было, они по сторонам глазели — чай, по Лесу Ведунов шли! Они еще с прошлого раза не решили твердо — меняться им одеждой, если ведуна встретят или погодить все же. Переговариваются тихо:

— При Травнике-то одеждой не менялись — и ничего, — говорит Оярлик. — А ведь он тоже ведун!

— Знамо дело, — кивает Эйрик, — к тому же ведунов тут много, упаришься переобуваться.

На том к согласию и пришли, хотя совсем недавно скажи им кто про такое — ребер бы не досчитался. Оярлик смеется:

— Боргвы как прознают, что я по Зачарованному Лесу как по обыкновенному ходил, так при виде меня замертво падать будут!

И помрачнел, подумав, как жарко сейчас должно быть на Келмени.

Они шли по лесу, и Ингерд все ждал, когда же что-нибудь удивительное случится, чуда ждал — не дождался. Да только на душе с каждым шагом легче делалось, усталость, что бесконечной казалась, отступила, просветлели лица Барса и Лиса, это ли не чудо?.. И ошалевший от радости Травник шагал впереди размашисто, словно через босые пятки силой земли питался, и травы из-под его ноги распрямлялись легко.

— Этот Лес, — говорил он, — первое пристанище Бессмертных в мире нашем. След их не виден уже, а благодать осталась…