У стойки бара, повиснув на локтях, застыли две не поддающиеся описанию фигуры, похожие на изрядно потрепанных удавов, а за столиком рядом с нами сидел старичок с совершенно белой бородой и читал «Стандард». Такова была компания, в которой мы оказались.

Воспользовавшись случаем, я решил обдумать ситуацию и подвести итоги. Во многих отношениях момент был самый рискованный и напряженный за все время, пока тянулось это бесконечное приключение. Итак, что же получается? — задал я себе вопрос. Вот он я, глядите на меня, — словно пришитый к этому проклятому недоумку. Других слов, чтобы описать положение, в которое я угодил, у меня не нашлось. Хенч и точно был дурень, сумасшедший, но я не мог не чувствовать к нему глубокое сострадание и жалость. Мне хотелось оградить его от беды. За эти годы ему выпали страдания, которые не шли ни в какое сравнение с нашими. Что плохо — в нем абсолютно не было невозмутимости Буллера, богатой фантазии Осмунда и моей сентиментальности, тех самых черт наших характеров, которые помогли нам выжить. Ему не на что было опереться. Он был простой человек, типичный обыватель; его зачем-то вовлекли в грабеж, потом заточили в темницу, и в довершение всего он стал соучастником убийства, без всякой вины со своей стороны. Ему просто не хватило сил справиться со всеми этими крайними ситуациями. У него голова шла кругом, он ничего не соображал. Он то и дело порывался выкрикивать на весь свет свои признания, тогда как достаточно было одного внимательного уха, и мы неминуемо погибли бы — все и навсегда — в обрушившейся на нас страшной катастрофе. И не только Осмунд и мы с Буллером, но и — Хелен.

Так что вам следует, учитывая вышеизложенное, к тому же иметь в виду, что в те минуты мое нервное состояние в значительной степени усугублялось постоянно грызущим меня беспокойством за тех, кто остался в квартире, которая, кстати говоря, находилась почти над баром, где мы сидели. А что, если Осмунд как раз в эти мгновения расправлялся с Пенджли? Или он смирился, согласившись с новыми условиями «мягкого» шантажа? И какую роль во всем этом играла Хелен?

— Послушайте, — неожиданно обратился Хенч к официанту, принесшему ему кофе, — там, наверху, убили человека, и я хотел бы вызвать полицию.

Официант имел весьма примечательную внешность. Дело в том, что он был лысый, что вообще-то неново. Но он был лыс настолько, что голова его была похожа на большой блестящий шар с елки. И из этого шара произрастал один-единственный лоснящийся, иссиня-черный волосок, аккуратно прилизанный и спускавшийся на лоб прямо посредине лысины. Отсутствие волос на голове восполняла буйная растительность в других местах. Я таких кустистых, черных, густых бровей сроду не видел. Даже из его ушей и ноздрей торчали пучки вьющихся волос, и притом тоже черных как смоль. Уверен, что как-нибудь в субботний день его собственный сынишка, заглянув ненароком в ванную, вполне мог бы принять его за медведя, сбежавшего из цирка. Он был толстенький, кругленький; все его поры источали капельки пота.

Заявление Хенча официант оставил без внимания.

— Простите, сэр, — ответил он, — много работы сегодня вечером. — И проплыл дальше. Хенч с отчаянием посмотрел на меня.

— Никто не хочет слушать, — пожаловался он, — никто мне не верит. Потому что знают, что он не умер, что он жив.

Я положил руку ему на запястье:

— Вот что, Хенч, пейте кофе, а затем выслушайте меня.

Хенч все поглядывал на старичка, до этого с увлечением читавшего «Ивнинг стандард». Он просто-таки сверлил его взглядом. И вдруг стал порываться встать и уже начал было подниматься. Но я тисками сжал его руку. Я был так измучен, взвинчен и обеспокоен, что еще немного — и наградил бы его зуботычиной.

— Вот что, Хенч, — произнес я и увидел по его внезапно изменившемуся лицу, в котором мелькнул проблеск сознания, — вероятно, так на него подействовал мой тон, — что он понял: на этот раз разговор будет серьезный, — послушайте, мне это надоело. Я вел себя с вами намного милосерднее, чем вы того заслуживаете. Сделайте же над собой усилие и постарайтесь думать не только о себе. Стоит одному из нас сейчас свалять дурака, и нас всех ждет провал. В любую минуту может случиться что угодно: например, арестуют Буллера, обнаружится тело, брат Пенджли донесет в полицию или Осмунд совершит какое-нибудь безумство. Подумайте, какую «услугу» вы оказываете всем нам, болтая о том, что произошло, каждому встречному.

Я видел, что он собирается вопить, протестовать, и еще сильнее сжал его пухлую, мягкую руку. Он сразу сел и так и остался сидеть, приоткрыв рот и беспомощно глядя на меня. Его глаза то заволакивало влагой — по-видимому, слезами, — то они высыхали. Я продолжал свою речь, но уже сбавив тон, потому что старичок отложил газету и теперь смотрел в нашу сторону.

— Я знаю, что вы чувствуете, и разделяю ваши чувства, но, по-моему, убегать с поля брани, как вы это делаете, трусость. Неужели вы не понимаете? Пенджли больше нет, это факт. Не вы, а я волок его мертвое тело три этажа вниз. Так что поверьте моему слову — он мертв. Мало того что он мертв — это значит, что восторжествовала справедливость. Такую грязную тварь, как он, свет не видывал. Подумайте о тысячах его жертв, которых Осмунд осчастливил, свернув ему шею. Что хорошего ждет этих людей, если мы начнем болтать об убийстве направо и налево? Почему вас так встревожило появление брата Пенджли? Осмунд разберется с ним как надо. Он не потерпит, чтобы кто-то его шантажировал до конца жизни. Пусть это вас не пугает. Допивайте-ка свой кофе, и пора нам возвращаться в квартиру. Брат Пенджли, наверное, уже ушел. Мы спокойно все обсудим. Соберитесь-ка, старина, хватит киснуть. Помните, мы все одинаково причастны к этому делу и должны думать друг о друге.

Как мне показалось, моя речь произвела на него впечатление. Я полагал, до него дошло. Хотя до сих пор не уверен, потому что в следующий момент, придвинувшись ко мне вплотную и дыша мне прямо в лицо (в его дыхании — так я это навсегда и запомнил — ощущался легкий запах мяты), Хенч тихим голосом сказал, что я действительно его друг, он это понимает, ценит и очень благодарен за это. Он знает, каким отъявленным злодеем был Пенджли. Однако теперь он болеет только за наши души. Он болеет за все человеческие души, и сегодняшняя драма наконец-то все для него решила, объявил он.

Последние два года Клара, его дорогая покойная жена, постоянно являлась ему и умоляла выйти куда-нибудь на площадь, собрать вокруг себя народ и возвестить всему миру о гибели, ожидающей человечество, которое, само того не ведая, так и стремится обречь себя на вечные муки. На адские муки! О, этот мир, жестокий, порочный, бездумный… По мере того как он говорил, его голос креп. Старичок уже явно не скрывал своего интереса и глядел на нас во все глаза. Лысый, поросший буйным волосяным покровом официант тоже прислушивался к монологу Хенча, замерев у стойки на расставленных кривых ногах, прикрытых широким фартуком. Надо было срочно что-то предпринимать.