Иными словами, и в войну, и после войны в Перми выпускалось самое современное оружие, в том числе и ракетное. Однако уже в те годы, когда я жил там, начался частичный перевод военной промышленности на мирные рельсы. Я вспоминаю об этом, когда слышу в наши дни ожесточенные споры по поводу конверсии оборонного комплекса. В Перми такой остроты проблемы заметно не было. Помню, как все мы гордились, встречая первые экскаваторы, выходящие из ворот оборонных предприятий. Переориентация производства после установления мира была хорошо продуманным и организованным процессом. Он не ложился тяжким бременем на плечи простых людей. Все сохранили работу, и все получали вовремя зарплату, несмотря ни на что.

В те времена крупные заводы были чем-то гораздо большим, чем просто производственные мощности. Городские власти выполняли в основном только административные функции, а сфера обслуживания, по сути, находилась в ведении предприятий, имевших колоссальные обороты. Завод строил жилье, снабжая рабочих всем необходимым, организовывал детские сады и медицинские пункты для обслуживания рабочих и членов их семей.

Для меня оказалось очень важным то, что предприятия заботились и о культурной жизни в городе. Заводской Дворец культуры был интереснейшим местом, где каждый желающий мог найти себе занятие по душе. Пермь с полным правом могла гордиться своей интеллигенцией. В годы войны на восток эвакуировались не только заводы, но и театры. Из Ленинграда прибыл всемирно известный Кировский театр, который оставался у нас еще некоторое время и после войны. Это привело к появлению в самой Перми сильной балетной школы, откуда даже Большой театр до сих пор пополняет свой состав талантливыми балеринами и танцовщиками.

До войны отец часто возил меня из Подлипок в Москву в театры. Водились у нас дома и книги. В Таганроге же в годы оккупации было не до искусства, да и возможности приобщения к нему в тех условиях не было. В Перми все было для меня новым и интересным. Я часто бывал на спектаклях и в кино, занимался в школьном драматическим кружке. Помню даже, что мы выступали во Дворце культуры и я, как мне казалось, удачно сыграл роль молодого фронтовика, потерявшего боевых друзей и поклявшегося продолжить их дело в борьбе за интересы Отечества.

Начиная с 1947 года все больше моей энергии и свободного времени поглощала комсомольская работа. До этого, мало кого зная в Перми, я искал отдушину в школьных занятиях. Теперь очень серьезно стал участвовать в комсомольских делах. Известно, что на Западе комсомол пытались опорочить как некую «школу по промывке мозгов» да и у нас после распада СССР ему немало досталось, но нам в послевоенные годы такое и в голову не могло прийти. Для молодых людей, стремящихся к общению, вполне естественно вступать в молодежную организацию. Никакого нажима мы не ощущали — ни идеологического, ни какого-либо иного. Мы сами управляли своими организациями, добровольно выходили на поля, чтобы помочь вовремя собрать урожай, устраивали интересные вечера. Никто не заставлял нас любить поэтов-патриотов Константина Симонова и Александра Твардовского. Мы с восторгом набрасывались на их стихи. Еще в годы войны стихи этих и других поэтов давали советским людям духовную пищу, отвечали их нравственным ориентирам. И в период трудного послевоенного восстановления страны они помогали молодежи поддерживать веру в будущее и энтузиазм. Такие стихи, как, например, «Я погиб подо Ржевом» А. Твардовского, не могли не запасть в душу. Они позволяли чувствовать связь поколений и ответственность тех, кто остался в живых, перед светлой памятью погибших. Кстати, впоследствии я слышал, что Симонов в своем завещании просил развеять его прах над полем брани под Могилевом, где погибли тысячи русских солдат.

Социалистические идеи органично вписывались в наши представления. Мы были убеждены в том, что социализму свойственны принципы общественного устройства, которые могут обеспечить справедливость. Это мы впитали с молоком матери, и у каждого имелись свои простые и касающиеся его лично подтверждения. Для меня это выражалось, во-первых, в том, что я мог учиться, в то время как мои родители такой возможности не имели. То, что паренек из провинциальной рабочей семьи мог добиться того же, что и Профессорский сын в столице, разве это не символ действительно справедливого общества? Во-вторых, нельзя недооценивать значение победы рабоче-крестьянского государства над величайшим злом XX века — фашизмом.

Никто не смог бы убедить нас, что вторую мировую войну, как это иногда утверждалось на Западе, выиграли американцы. То, что союзники воевали против фашизма вместе с нашей страной, да! То, что в конце концов американцы открыли второй фронт и помогали нам поставками, да! Но основное бремя войны пало именно на Советский Союз, мы понесли наибольшие потери и ответили смертельным ударом противнику. Советскую землю, землю наших предков, немцы хотели превратить в выжженную пустыню. И наконец, советский солдат водрузил Знамя Победы над рейхстагом в Берлине. Мы чувствовали себя наследниками этого солдата. В комсомоле работать было чрезвычайно увлекательно. Меня избрали секретарем школьного комитета, а в 1948 году — членом районного комитета ВЛКСМ. Это было довольно неожиданно для школьника, ведь в районе проживало около 100 тысяч человек. Позже я стал членом горкома, избирался делегатом областной комсомольской конференции.

При всем этом я не должен был забывать об учебе в школе, которая близилась к завершению. К удивлению, времени хватало на все. Учеба шла легко, я даже стал кандидатом на получение золотой медали. К сожалению, бюрократическая практика, согласно которой на каждую школу выделялось не более одной медали, помешала мне ее получить. Как я потом узнал, меня подвело одно слово в сочинении. Вместо «Советский Союз — страж мира» я написал «стражник мира». Кому-то в экзаменационной комиссии это показалось неслучайным, содержащим подозрительный намек.

Досадно, но что ж. Отметки в аттестате были хорошими, и пора было подумать о будущем. Секретарь райкома комсомола сделал мне предложение: пойти на работу инструктором райкома комсомола сроком на один год, а после этого поехать на учебу в Высшую комсомольскую школу в Москву для продолжения образования.

Сияя от радости, я побежал домой и рассказал о полученном предложении отцу.

«Предложение почетное и лестное, спору нет, — сказал отец. — И все же не спеши, подумай еще, чего тебе самому действительно больше хочется». Какой-либо определенности относительно будущей профессии у меня не было. Я пошел в киоск, купил справочник для поступающих в вузы и стал его перелистывать. Там было все об условиях Приема в университеты и институты, программах обучения, сроках экзаменов и учебы, приобретаемых специальностях и т. д. В справочнике я впервые наткнулся на название МГИМО — Московский государственный институт международных отношений, — которое меня заинтриговало.