Через пустую полутемную сцену она прошла в оркестр.

Здесь сейчас пусто, Один только Павел Васильевич играет на трубе и, как нарочно, что-то очень грустное. А в самом углу, среди барабанов, занимается Гена.

Павел Васильевич перестал играть.

— Гена, к тебе!

— Это не ко мне, — сказал Гена.

— А ваш скрипач оказался трепачом, — сказала Таня. — Обещал прийти на сбор, а сам уехал.

— Ну, он же ненадолго, — заступился Павел Васильевич, — всего на десять дней.

— Хоть на десять лет, сбор-то сегодня.

— Что же делать, что же делать, надо что-то придумать! — забеспокоился Павел Васильевич. Поразмыслив, он спросил: — А ты сама не можешь рассказать? Ты же помнишь, как он рассказывал.

— Показал старые газеты. Это интересно, но там такие противоречия... Например, написано: «Работник Балда». Интересный спектакль, но неудачный по содержанию». Ну, нелепо же?

Павел Васильевич засмеялся.

— Что делать, тогда главное было — доказать, что чертей вообще нет, что это предрассудки. А тут, понимаешь, на сцене хитрые, бойкие чертенята. А ведь если есть черти — значит, есть бог. Что ты! А мы ведь тогда пели:

— И целая дискуссия в газете, — продолжала Таня. — «Как бороться с футболом».

Павел Васильевич опять засмеялся.

— Что делать, это была стихия времени: борьба. Боролись с безграмотностью, боролись с туберкулезом, боролись с буржуазными влияниями. Решили, что футбол — буржуазная игра, боролись с футболом.

— Вот вы хорошо объяснили, — подумав, оказала Таня. — Вы даже лучше рассказываете, чем он.

Павел Васильевич был польщен.

— Благодарю вас!

— Причем нам ведь не обязательно, чтоб был организатор, — продолжала свою мысль Таня. — Может быть просто рядовой участник, человек того поколения.

Павел Васильевич уловил ее замысел и встревожился.

— Если бы мне поручили такое выступление, я бы скончался от разрыва сердца.

— А там будет совсем домашняя обстановка. Народу немного, только те, кому интересно.

Гена оторвался от занятий и сказал:

— Зачем это вам, дядя Паша? Ей надо провести мероприятие, а вам это к чему?

— Да что вы! — занервничала Таня. — Нам как раз нужно то, что вы рассказываете!..

— Милая моя, я даже не был пионером. Раньше пионерские отряды организовывались по предприятиям. А там, где работал мой отец, не было отряда вообще. Но в нашем дворе находился пионерский форпост. Я только слышал, как они пели песни, трубили в горн... Кстати, вот кто вам нужен! Их горнист был такой парень, что вот сейчас прямо можно... Прошло много времени, и можно совершенно объективно сказать, что это был человек каких-то выдающихся задатков. И биография такая, хоть печатай в календаре. Он погиб. На войне. Вот кто умел, он как-то удивительно умел сочетать в себе гражданское и личное. Ты понимаешь, что я говорю?

— Понимаю.

— В том смысле, что он мог думать не только о себе, по и обо всем вокруг. Вот чему вам всем нужно учиться, это просто необходимо! Кстати, он же меня научил играть на горне. Причем он играл потрясающе, я никогда потом ничего подобного не слышал. Простая, казалось бы, вещь. «Слушайте все, слушайте все, все исполняйте!» — тихонько спел он, взял трубу и проиграл этот сигнал.

— Он всегда чуть нарушал ритм, и, как ни странно, это было хорошо, — сказал Павел Васильевич, и он спел три раза и протрубил: «Отбой, отбой, отбой...»

— Ему было двенадцать лет, на год моложе меня. Казалось бы, доверили горн — труби вовсю! Но он удивительно чувствовал настроение каждого сигнала. Вот я трубил «отбой», а теперь сравни, я попробую: «Подъем флага». Торжественно. Все звуки ввысь...

Павел Васильевич протрубил сигнал на подъем флага. — А вот это сбор, это совсем другое:

Сыграл и воскликнул: «Тревога!» И протрубил тревогу.

Пионеры с грохотом занимали места в школьном зале.

— Раз! Два! — крикнул со сцены Петя.

— Три! Четыре! — ответил зал и затих.

— Три! Четыре! — крикнул Петя.

— Раз! Два! — взревел зал.

— Будь готов!

— Всегда готов, как Гагарин и Титов! — громоподобно ответил зал.

В ряду поднялись две пионерки.

— Раз! Два!

— Три! Четыре! — хором отозвался зал.

— Три! Четыре!

— Раз! Два!

— Кто идет?

— Мы идем.

— Кто поет?