этом не нуждалась.

Эдгар зашвырнул ее на диван как куклу, там она и сидела в покосившемся зеленом

парике, свесив ноги в огромных нелепых ботинках и сверкая через дыры в штанах острыми

коленками. И всё бы в этом карнавальном костюме было ничего, но мерцающий жилет был

надет на голое тело, как это любил делать Герц, и постоянно норовил распахнуться.

– По кабакам можешь шляться, как тебе угодно, - рявкнул Эдгар, - но позорить отца на

таком приеме я тебе не позволю.

– Ты что, - пискнула она, - шуток не понимаешь?

– Какие шутки? Что это за наряд, ты мне скажи?

– Герца.

– Герца! Одного балбеса вырастили - теперь вторая подоспела! Ты хоть помнишь, что ты

девочка? Что это за жилетка такая?… Герц, между прочим, ботинки не носил. Только сапоги.

– Учту в другой раз.

– Что? В другой раз?! В другой раз ты у меня даже не сунешься к гостям в таком виде! Я

самолично прослежу. И если ты, дрянь такая…

Ассоль вся съежилась.

– Эд, сбавь обороты, - вступился за нее Льюис, - у ребенка праздник.

– У нее всегда праздник! Каждый день. И каждую ночь.

– Не каждую, - вякнула Ассоль.

Эдгар запустил в нее подобранным с пола медвежонком.

– Помолчи уж лучше. Умывайся иди и сними эту дрянь.

Сам он был одет по-аппирски роскошно, пышный камзол скрывал его худобу и даже

делал его большим и грозным. Льюис же наряжаться не любил. Как и отец, он предпочитал

скромные серо-черные цвета, скорее рабочие, чем праздничные. Выделяться не хотелось. Его

так называемая «красота» и так его выделяла и просто мешала ему жить. Радости же от этого

не было никакой. В него влюблялись совершенно не те женщины. Не те и не так. А те… а те

всё равно его не любили.

– Что ты пристал!
– Ассоль прижала к груди медвежонка, как будто защищаясь им от

разгневанного старшего брата, - в чем хочу, в том и хожу! Мне так нравится!

– Издеваешься? Мать - красавица, а дочка - чучело огородное?

– Я всё равно такой как она не буду!

– Будешь! Ты девушка. И одевайся соответственно.

– Какая я девушка!
– всхлипнула она, - у меня грудь совсем не растет! Вот, видали?

Она распахнула жилетку, отчаянно демонстрируя братьям свои маленькие, чуть

обозначенные грудки.

– А мне уже шестнадцать лет скоро. Я мутант недоразвитый, а ты про какую-то

девушку…

После этого она просто заплакала, растирая по лицу синюю краску.

– 17 –

КНИГА 5 – ЗАВЕЩАНИЕ МАЛОГО ЛЬВА. Часть 1 – Пирамида

– Цыпленок, - сказал Эдгар уже мягче, - пойдем я тебя всё-таки умою. Всё равно уж всё

размазала.

На такое предложение она совсем разрыдалась и уткнулась перепачканным лицом в

подушку. Льюис подумал, что подушку потом, наверно, не отстирать.

– Знаешь, Эд, иди-ка ты, - сказал он шепотом, - я с ней сам поговорю.

– Сам! Из тебя она веревки вьет! Так же как из отца.

– А ты? Довел ребенка до истерики.

– А с ними, обалдуями, так и надо!

– Это с Герцем так и надо было. А тут девочка. Не путай.

– Эта девочка…

– Заткнись, Эд. И вали отсюда. И не переживай, всё будет в порядке. Мы умоемся,

переоденемся и придем.

– Ага, - усмехаясь кивнул Эдгар, - и протрезвейте заодно. А то уже и стриптиз начался.

– Иди!

Льюис буквально вытолкал его за дверь. Ассоль плакала. Игрушки молча смотрели

пластмассовыми глазками со всех полок и изо всех углов. Что-то в этом было до боли

знакомое. Девочка на диване, угловатая, тоненькая и хрупкая, чем-то напоминала Анастеллу,

а игрушки на полу возвращали к Риции, к той Риции, которой больше не было. В душе

всколыхнулась какая-то тоскливая, удушающая волна. Волна из прошлого.

Он никак не мог избавиться от двух этих женщин: Риции и Анастеллы. Они потрясли

его когда-то и определили всю его жизнь. И даже Скирни он полюбил потому, что она была

на них похожа. Тогда была похожа. Теперь Скирни была другая, он любил ее другую… но

тоска осталась.

– А ты не будешь ругаться?
– Ассоль повернула к нему заплаканное лицо.