я имела в виду сон. Я, правда, очень устала.

– Я… я так и понял.

Лицо его вытянулось, как у обиженного ребенка, да так и застыло. Он смотрел детскими

голубыми глазами, искренне не понимая, что там может быть важнее любви, какая такая

усталость? И она, если честно, тоже этого не понимала. Еще полчаса назад она жалела, что

не пришла к нему ночью проститься. А теперь почему-то растерялась.

– Аггерцед… - она присела к нему на кровать, - ну что мне с тобой делать? Ты постоянно

меня ошеломляешь… дай хоть опомниться…

– Я и хотел, чтобы ты опомнилась, - виновато пожал он плечами, такими широкими,

такими красивыми мужскими плечами, что у нее дрогнуло не только сердце, но и естество.

Ребенок и мужчина сочетались в нем самым подкупающим образом. Она улыбалась,

глядя на него совершенно влюбленными глазами.

– Уж чего-чего, а опомниться с тобой совершенно невозможно.

– Эя…

Он так увлеченно принялся целовать ее лицо и шею, что она даже не заметила, как

осталась без халата.

– Так и знал! – объявил он радостно, - так и знал!

– Что ты знал?

– Что ты – самая красивая!

Она смеялась. Ей было смешно, ей было щекотно, и она уже по уши утонула в самом

глупом восторженном счастье. И это – вместо смерти? Или это всё-таки после смерти? Уж

слишком хорошо…

– Герц, мы, правда, не умерли? – спросила она.

– Ну с чего ты взяла? – удивился он.

– Мне кажется, я в раю.

– Эя, вишенка моя! В раю ты сейчас только будешь…

– Да-а? Будет еще лучше?

– А то!

Он не соврал. Было хорошо как никогда. Была даже невесомость и ощущение полета.

При этом он почти ничего не делал, а как будто боготворил ее и парил с ней в небесах.

Впрочем, кончилось всё по-земному, с нарастающей страстью, с судорогой тел, с криками и

предательски скрипящей кроватью. Как в жизни.

– Знаешь, о чем я мечтаю? – спросил он, прижимая ее к себе.

– О чем?

– Как я подведу тебя к отцу и скажу: «Папа, это моя жена!». Представляешь?

Эеее плохо себе представляла его папу и, тем более, его реакцию.

– Нет, - улыбнулась она.

– Вот и я не представляю, - вдруг погрустнел он, - неизвестно, на сколько я теперь

опоздаю.

*************************

В Центр перемещений она пришла в темных очках и в капюшоне. Чтобы, не дай Бог,

никто, ее не узнал. Коллеги так боялись нарушений, что даже не позволили себе с ней

разговаривать, как будто она тень. Это было и больно, и забавно. Она чувствовала себя

героиней приключенческого фильма. И еще, если честно, была так влюблена в Аггерцеда,

что всё остальное не имело значения.

– 351 –

КНИГА 5 – ЗАВЕЩАНИЕ МАЛОГО ЛЬВА. Часть 4 – Праздник Возрождения

– Сначала они думали, что я псих, - сказал он ей весело, когда они уже сели в шар, и надо

было вообще-то волноваться, - но теперь-то они уже в курсе, что станция погибла. Даже

смотреть на тебя боятся! Я их просил учесть поправку. Еще пятнадцать лет мне пропускать

неохота.

– А теперь уж признавайся, - посмотрела она сквозь темные очки, - останется что-нибудь

от нашей цивилизации через десять тысяч лет? Теперь-то мне можно узнать.

Аггерцед виновато пожал плечами.

– Ничего не останется, Эя.

– Как… - не поверила она, - но почему?!

– Ты же сама знаешь, что вы – последний транспериод. За вами тишина.

– Но мы думали, что просто связи нет. Блокировка. Мало ли что.

– Я, конечно, не знаю, что там произошло… но в мое время об иврингах в галактике ни

слуху ни духу. А уж мы-то умеем перемещаться.

– Даже шеорцы живы, а ивринги – нет?

– Не переживай так, дорогая. Ты теперь аппирка.

Техники деловито задраили дверь в шаре и включили сигнал готовности. Наверняка им

самим хотелось избавиться от опасных гостей с того света поскорее.

– Всё равно нарушение, - покачала она головой, - они будут знать, что я жива.

– Они постараются забыть.

– А если нет? Если кто-то из них проболтается случайно? Мы можем очень изменить